За и против
Разумеется, терминология не официальная, слово я позаимствовала у ролевиков. Имеется в виду, когда женщина пишет от лица мужчины и наоборот. Читая литературные форумы, натыкаешься на разную реакцию об этом явлении. Кого-то раздражает (особенно мужчин – дескать, не может баба передать вонь портянок и вкус водочки на рыбалке). Кто-то считает это неудачным ходом в принципе, потому что автор теряет и мужскую, и женскую аудиторию. Кому-то все равно – лишь бы книга была хорошая.
В английском языке из таких историй можно сделать саспенс или неожиданную концовку – из-за отсутствия глагольных окончаний. Перевод таких книг на русский требует большого мастерства, дабы читатель только на последней странице узнал, что мальчик оказался девочкой.
Причины литературного трансвестизма можно искать в психологии, а можно в банальной логике – порой повествование требует, чтобы герой был противоположного с автором пола. Добиться читательской любви проще, когда пишешь от первого лица.
Много лет назад, не помню у какого редактора прочла, что писательницам свойственно начинать творческий путь романами от лица мужчины. Особенно распространена эта тенденция в наше время. По моим наблюдениям, авторы-мужчины таким приемом свой путь заканчивают, что делает им честь. Положение обязывает влезать в шкуру персонажа, даже если он другого пола, но лучше это делать, будучи опытным писателем и знатным душеведом. С первой книги таковым не становятся.
Далее приведу несколько примеров литературного кросспола, так сказать, из личной библиотеки. Посмотрим, кому смена пола пошла на пользу.
Женщина от лица мужчины
Первое, с чего стоит начать, – и писать, и читать – Сью Таунсенд, «Дневники Адриана Моула». Читала на английском, когда мне было шестнадцать. Считается, что уровень языка у меня был достойный, но шло тяжеловато. Разумеется, виной тому язык, а не подача и стиль автора. В Англии и за ее пределами от этой книги без ума не только подростки, но и взрослые дяди. Один такой угрожал миссис Таунсенд, что если она не выдаст продолжения «Адриана», он напишет его сам и сядет в тюрьму довольный. Не все, оказывается, шовинисты от литературы.
Следующий номер – роман Айрис Мердок «Под сетью». Кроме раздражения это произведение ничем не запомнилось. В двадцать три я не была ни маститым автором, ни душеведом, но даже мне показалось, что мужественности в главном герое мало. Оправдать это можно богемной профессией литературного поденщика, но не хочется чернить всю творческую братию мужеска пола. Мало того, что сюжет свелся к любовному квадрату, так еще и мотивация героя вывела меня из себя. По жизни он — типичный роллинг-стоун (в-поле-ветер-в-жопе-дым), переводил бездарные книги, но и сам пописывал романчики, которые спросом не пользовались. Однажды он познакомился с интересным человеком по имени Хьюго и стал записывать его мысли. Постепенно они подружились, а Хьюго не подозревал, что ГГ уже накропал книжку с его тайнами и даже издал ее. В какой-то момент герой так замучился совестью, что свернул вникуда с полпути в бар, где ждал его Хьюго. Так он и исчез навсегда, ничего другу не объяснив.
Второй момент: книга, которую переводил главный герой, выстрелила, и до него дошло, что если уж эту второсортную чушь так хвалят, почему бы ему, наконец, не взяться за собственную литературную карьеру?
Это первый роман Айрис, и я решила быть снисходительной, но до сих пор не соберусь почитать что-то еще ее авторства. В ее век мужчины еще не были так женоподобны, как в нынешней литературе, поэтому снисходительность далась мне нелегко.
Мужчина от лица женщины
Считается, что женщинам кросспол свойствен в большей степени, однако в моем дневнике читателя больше обратных примеров. Первым стал великий и ужасный Стивен Кинг и его роман «Долорес Клейборн». Помню, с первых страниц он меня так поразил, что я то и дело закрывала книгу, дабы удостовериться, точно ли Кинга читаю, или кто-то приляпал не ту обложку. По сюжету романа героиня дает показания о событиях многолетней давности, и эти показания записываются на пленку. Как удалось интеллигентному учителю английского и литературы влезть в шкуру малообразованной пожилой прачки – выше всяких похвал, но объяснение есть: образ Долорес он списал с матери. В плане языка, на мой взгляд, мастера ужасов недооценивают – пример тому не только труд «Как писать книги», а в первую очередь «Долорес».
Второй образец — французский автор Эрве Базен и роман «Встань и иди» о девушке-инвалиде. Признаться, до прочтения имя автора я не выгугливала, и поскольку его роман оказался под одной обложкой с трудом Франсуазы Саган «Здравствуй, грусть», мне в голову не пришло, что автор – мужчина. Пока не начала читать. Не могла отделаться от мысли, что девушка пишет «как мужик» — резко, жестко, иронично. Неудивительно: главная героиня Констанция, севшая в инвалидную коляску после налета на ее дом во время второй мировой войны, в прошлом – перспективная пловчиха. Нытьем и обреченностью книга не пахла. Девушка меня восхищала и забавляла – написано с искрометным юмором, хотя хэппи-энда не предвиделось. Ситуация ухудшалась: если в начале романа Станс еще хоть как-то могла ходить, в конце у нее начали отказывать внутренние органы, и она умерла. После прочтения я полезла в сеть, просвещаться, и только тогда обнаружила, что автор – мужчина. Сюрприз-сюрприз!
Уильям Голдинг и его последний роман «Двойной язык» станет ложкой дегтя в бочке меда. Начнем с того, что автор крайне своеобразен и многим «не заходит», особенно в переводе. По «Повелителю мух» я писала реферат, поэтому разобраться пришлось, но в переводе – это как узор ковра с изнанки. У каждого автора есть излюбленный лейтмотив или скелет в шкафу. У Голдинга — это природа человека-зверя, проявляющаяся в экстремальной ситуации. Как бы это не раздражало из книги в книгу, лучше бы он там и остался, чем писать непонятную тягомотину от лица дельфийской пифии. Есть Бог или нет, Бог или боги – видимо, автор сам хотел разобраться в этом вопросе на склоне лет, но роман не дает понять, к каким выводам он пришел. Домучила я книгу из принципа – не люблю бросать начатое, но теперь даже не помню, о чем она.
По вопросу пола. Весь роман казалось: недостоверно. Впрочем, может ли современный человек писать достоверно от лица древнегреческого воина, инопланетянина или гостя из будущего? Возможно, вовсе не пол тут стал потолком. Стоит принять во внимание возраст автора. Голдингу было восемьдесят три, когда он заканчивал роман. Опубликован последний черновой вариант, а название восстановили по дневникам уже после смерти писателя. То же выхолащивание я наблюдала у Ремарка в «Тенях в раю» — там, правда, не было попытки создать новое и экспериментировать с формой: все та же эмиграция и фашисты, тот же тридцатилетний герой, хотя автору было семьдесят, и его брюзгливость отдавалась в каждом предложении. Плюс перемороженный водянистый сюжет.
Особенности и различия
В фильме «Три полуграции» редактор говорит, что всегда отличит мужскую руку от женской. Только ли опытному редактору это дано или простые смертные тоже чувствуют подставу? На мой взгляд, отличить можно, скорее, интуитивно, чем лингвистически. Что до языковых моментов – их легко систематизировать и применять знания на практике. Сколько бы на форумах не писали про вонь портянок и рыболовный экстаз, или про ахи-вздохи из-за несчастной любви и повышенную эмоциональность, рядовой читатель вряд ли на этом зациклится. Выдают героя поступки, цели и мотивация, как я пыталась показать в первом примере, и качества личности. Впрочем, все люди разные, и мне все меньше хочется классификаций и обобщений типа «все мужики», «все козероги», «все русские».
Самый тошнотворный роман о любви я читала у горячо любимого Сомерсета Моэма — «Бремя страстей человеческих». Таких соплей на шестьсот страниц редко в каком бабском романе найдешь, хотя позиционируется он как автобиографический, честный и глубокий, а вовсе не только любовный. Это лишь подтверждает значимость сего явления для лиц обоего пола. Отупляющие последствия влюбленности распространяются на мужчин и женщин в равной степени, но чуть по-разному. Кто-то скажет, в мужской прозе больше действия, чем размышлизмов – в опровержение роман Александра Скоробогатова «Земля безводная», от лица художника-мужчины. Про «ближе к делу, меньше болтовни» — вопрос исторический. Загляните в книги Натаниэля Готорна – тогда было принято писать подробно, никто никуда не спешил. Следовательно, во всем человеческий фактор и характер эпохи.
Теперь немного о своих тараканах. Почему я, ругая коллег-писательниц, начала творческий путь романом от лица парня? Признаться, по прошествии многих лет мне трудно вспомнить детали и если считать суровое спортивное воспитание «папиной дочки» травмой детства – наверное, она всему виной. Нет, папа не учил меня стрелять и мастерить скворечники. Первое я не потянула по зрению, хотя мне безумно мечталось, а скворечники отец и сам не мастерил. Лет до двадцати пяти меня внешне часто путали с парнем, а в творчестве я даже не мыслила себя как «она»: либо ты, либо он. Так и получился Дрон. Это не альтер эго и не идеальный образ для первой влюбленности. Он собран из кусков, как и всякий персонаж, и поначалу я задумала писать в третьем лице, но в итоге эти попытки пришлось изничтожить. Дневник пошел естественно и легко, хотя сильно отличался от моих собственных. Для новичка это идеальный вариант.
За сим завершаю апологию. А что вы думаете о кроссполе в литературе?
