Или Припевочка десять лет спустя
У меня, как у кошки, девять жизней. Точнее три, но каждую можно подразделить еще на несколько. Главные киты — это музыка, языки и литература. С каждым из своих призваний я долго спорила и не единожды бросала. Писательство раза два точно, преподавание английского долго не считала своим делом и однажды отказалась от него на три года, но потом вернулась.
Музыке досталось больше всех. О ней и поговорим в этой сумбурной статье.
Школа
О музыке я писала много и самозабвенно. В какой-тот момент даже испугалась, что не слезу с этой темы и скачусь в узкопрофильный роман, неинтересный широкому кругу читателей. Художница, которая оформляла для меня три обложки, без моих наводок выбрала басовый ключ эмблемой, а продавщица кожаных курток, глянув на меня в некогда модном изделии рубашечного типа, произнесла:
— Нет, это не ваше. Вам бы подошли молнии и заклепки.
Как жаль, что больше некуда надеть футболки и толстовки с символиками любимых групп! Так хочется снова накупить этого барахла и не вырастать из коротких штанишек рок-н-ролльного братства! В какой-то момент казалось, что мнимого, ведь общность интересов нисколько не объединяет. Неважно, какую музыку ты слушаешь, важно, как она говорит с твоим сердцем, и что происходит в твоей душе. Дельная мысль и жаль, что не моя. Но с возрастом оказалось, что братство это есть, и рыбаков видно издалека, а для остального мира мы такие же чудные, непонятные, смешные дети. Многие нынче вечно молоды и для большинства нестареющих душою возраст – только цифры. Но мы – не вечно молодые, а именно дети. На нас легко махнуть рукой и мило подхихикнуть, мол, что с вас взять?
Страшно сказать, четырнадцать лет назад я написала историю своего музыкального становления, из чего выросли мои симпатии, и как дошла я до жизни такой. История с приставкой «рок», и если статья сия наберет стотыщ лайков, выложу ту писанину на сайте. Шутка. Выложу в любом случае, зря что ль трудилась? По словам подруги, получился скелет или костяк, но от перфекционизма я излечилась простой мантрой: сделанное лучше идеального. Если вы все еще страдаете, ловите вторую: не бойтесь совершенства – вам его не достичь. Где не костяк, а плоть и кровь с мясистыми гитарами? «По лезвию струн», «Эгоисповедь» и «Записки припевочки» к вашим услугам. В этой статье я не обращаюсь к скелетам хоть в шкафу, хоть в гитарном чехле. Да и за четырнадцать лет многое произошло в жизни. Главное ведь не то, как ты к чему пришел, а как это поменяло тебя. Все, что мы делаем, меняет нас и любая работа – не просто ремесло, а понимание жизни и ее скрытых процессов.
Музыкальное образование у меня как бы есть, а вроде бы и нет. Образование включает в себя спектр дисциплин, а ко мне семь лет ходила тетка, которой я боялась как огня. Тихо говорить она не умела в принципе, и даже, когда я не ленилась и выказывала свои способности, она орала. Мой гиперчувствительный слух этого не переносил, хотя музыкально он остался без должного внимания: меня учили разбирать ноты. С каждым годом все сложнее и сложнее. Ребенком я была необычным и проблемным, ноты моим музыкально необразованным родителям приходилось рисовать фломастерами на альбомных листах, чтобы я могла их разглядеть. Подходы ко мне искать никто не собирался, а человек вроде хороший, к тому же, дочь маминого начальника. Помню, как ревела и умоляла родителей позволить мне бросить этот кромешный ад, но папа провел со мной беседу, что начатое надо заканчивать. Не буду расписывать, как порой нелегко изжить навязанные максимы – в определенном возрасте это полезная философия. Однако позже, особенно склонным к перфекционизму, я бы рекомендовала вспомнить, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на скучные книги, неинтересные фильмы и тупое общение. Во взрослом возрасте мы и так делаем много такого, что нам не нравится.
Читать о композиторах пришлось самой. Учиться подбирать на слух – тоже самой. Теорию постигать – почти самой, но об этом позже. Единственное, чему меня научили за эти семь лет: музыка – каторжный труд, а талант – девяносто процентов трудолюбия.
Рок и православие
После окончания музыкалки я два года не подходила к пианино. Потом начала сочинять свои песни под влиянием рок-н-рольных друзей, но через года это увлечение не пронесла. До сих пор помню, что сочинила полжизни назад просто потому, что жалко – нигде это не записано, если забуду, пропадут дорогие воспоминания. Ничего особенно в этих песнях нет – три аккорда и абстрактная подростковая лирика, но сердце греют. Была же я одаренной девочкой!
Многие годы музыка была для меня как нота ми в до-мажорном аккорде – не опорная ступень и не основной тон, так, оттенок для красоты, мало кому заметный. Однако вдруг ни с того ни с сего, как мне до сих пор видится, настоятель нашего храма пригласил меня петь в хоре. Точнее, соло, вместо уходящей певчей, которая везла на себе будничные службы. Праздничный состав укомплектован, туда не надо. Подробнее об этих мытарствах можно прочесть в «Записках припевочки», раздел «Рассказы из жизни». Скажу только, что в этом году отпраздновала десять лет клиросного послушания. Именно отпраздновала – купила торт и посидела на кухне с другим батюшкой и Леной, храмовой труженицей. Обычно я многое замалчиваю – никто не знает, когда у меня день рождения, о такой дате и говорить нечего, но почему-то захотелось подвести черту.
— Кира, дай вам Бог еще столько и по столько! – сказала Лена.
— Да, вы одна из немногих, — поддержал отец Димитрий, — в таких тяжелейших условиях.
Клирос – это горячая точка, а наш – так вообще, первый круг ада.
Вечером позвонил настоятель и поздравил.
— Надо же, десять лет… еще десять и жизнь прошла!
Вот такие мы оптимисты.
— Спасибо тебе за все, — прозвучало как «спасибо за службу, сынок!»
Чему научил меня клирос – песня отдельная и не про музыку. Голос окреп, изменился. Десять лет — срок немалый для вокалиста, даже такого посредственного, как я. Самый неожиданный и мало приятный с духовной точки зрения навык – поющая голова при молчащем сердце.
В тех же «записках» я писала, что пошла в музыкальную школу, добирать основы. Проходила я туда два года, раз в неделю и после каждого занятия чувствовала себя глухней и тупицей. После одного подобного урока мне так мучительно захотелось надраться, что я зашла в «дикси» и попыталась купить себе вредный коктейль вроде отвертки или джина-тоника. Но бдительная и принципиальная кассирша стояла на страже закона и моей трезвости:
— Паспорт! – рявкнула она, отставив банку.
— Что? – ошалела я. – Мне двадцать семь лет!
— Ничего не знаю, паспорт!
Так и ушла я, хмельного не хлебавши.
Научилась писать музыкальные диктанты, что ранее казалось сверхъестественным, кое-что поняла о теории, но как это помогло мне в пении – убейте, не ведаю. Тамошние педагоги сказали, что со мной надо заниматься отдельно, но времени на это у них нет. Завуч школы, в молодость моих родителей клавишница на танцах, сказала, что в храме я пою сложные партии, зачем мне, дескать, музыкалка?
Помню, как только стала петь, я не могла ничего слушать: не дотягивало, даже из любимого рока до такого запредельного смысла, хотя музыкально многое бесспорно богаче. Я даже стала ходить без плеера, хотя раньше мусор без него не выносила, не то, что в маршрутке проехаться. Будто началась для меня новая жизнь, и старой музыке в ней не место. Нет, песнопения слушать вне службы и вне храма я так и не научилась – это молитва, а не озвучка моих мыслей в транспорте или во время уборки. Хор я тоже не полюбила. Я вообще очень ограниченный человек, как оказалось. Я не повзрослела, и рок мне до сих пор не надоел. Когда прошла эта ломка, я вернулась к нему, но уже немного иначе. Быть может, полюбила его взрослой любовью. На экстремальные металлы меня больше не тянет, но хард-рок и хэви-метал могу слушать хоть целый день.
На счет того, как сочетается плакат «Битлов» и икона Спаса. А нормально, скажу я вам, и не только за себя. Помню полжизни назад разговор с подругой, которая набрела на какое-то «высокоинтеллектуальное» ток-шоу:
— Там ведущий крыл рокеров, мол, это ж все разврат, бунтарщина и тэпэ. Тьфу! Переключаю на муз-тв. Там клип какой-то попсы. Сиськи-жопки, все дела. А потом Duran Duran: лежат парень с девушкой на капоте машины, смотрят в ночное небо и время от времени передвигают пальцами звезды. Такой разврат, ну просто ужас!
Помню «рецензию» на мою тогда еще свежую «По лезвию струн» — от снохи подруги. Дюже белый и пушистый у меня там рок, нет бы реалистично картину показала – бухать, блевать, колоться и совокупляться! Но я переписывать не стала – авось, фактических знаний у меня больше, чем у женщины, которая мыслит телевизионными стереотипами.
И вообще, надоело оправдываться: нет, что вы, это не сотонизьм, там все и правда бело и пушисто! Бывает всякое, как и везде. По сравнению с сатанизмом в некоторой классической музыке, современные блэкушники – жалкие позеры и клоуны. Но читать православных авторов, которые имя Оззи Осборна не могут правильно написать или слышат во фразе «намба найн» про сексуальное наслаждение от мертвеца, только если наоборот, средним ухом и через левую пятку – смешно, если бы не было так грустно.
Попалась мне как-то лекция Димитрия Першина, который силился наделить христианским смыслом песни русских рокеров. Лекция произвела на меня удручающее впечатление. Столько в ней было заискивания и оправдания! Чего? Хороших, ни к какому насилию и суициду не призывающих стихов, которые нам почему-то стало важно оправославить? Зачем? Бродский писал, поэзия не терпит прилагательных. Нет, у нас даже шашки и православие, будто нельзя в церкви быть многогранным и разносторонне развитым человеком, и приходя туда, становишься однобоким, трусливым и затравленным. Впрочем, за десять лет проблема утратила актуальность, как мне верится. Появились другие и посерьёзнее.
Вернусь к себе любимой. Да, я пою одно, а слушаю другое. Пение для меня – молитва и служение и кроме храма голос мой нигде звучать не будет. Разве что в ванне и в дружеской компании. Играть в рок-коллективах мне стало неинтересно – по десятому кругу вытаскивать скелетов из шкафа, облачать посредственным вокалом и тремя аккордами на всем, что издает звуки… увольте! На высокий уровень меня не хватит, оттуда и предложений не поступало.
Не люблю я исполнителей, которые, прейдя к вере, вносят религиозный компонент в некогда нейтральную лирику — типа «Черного кофе» после нулевых. Не у всех получается писать о христианстве как у Кинчева. Вместо некогда шикарной поэзии – убогие пересказы в рифму проповедей, житий и притч. Музыку православного гетто тоже не люблю – при всем уважении к Светлане Копыловой и иже с нею. Молодцы, творите, в этом есть мессианское дерзновение, но моя душа другого просит. Потяжелее и понавороченнее, во всех смыслах.
У западных коллег я слышала только «Нарнию», это именно так и позиционируется – христианский рок. Что сказать, друзья… если вы не дозрели до Евангелия, но у вас хороший английский – внимайте. Пересказ душевный и по-протестантски сладенький, затрагивает только событийную сторону.
Я когда-то почувствовала, как музыка многое очищает. Даже богохульные сюжеты или откровенная пошлятина не производят столь отвратного впечатления в музыкальной канве, как это было бы в письменном тексте или живописи. Музыка – стихия ангелов, не понимаю, как можно занимаясь ею, быть атеистом.
Narrow mindness unlimited
Дорогие читатели, дайте себе труд перевести название этой главы самостоятельно. Не потому, что у писателя, лингвиста и русофила слов не хватает, а потому что громоздко и невесело будет звучать на русском. Не всякий оксюморон добавляет перчинку, с иными и переборщить недолго.
Я уже говорила, что я человек ограниченный. Вроде бы писатель, но у меня мало любимых книг. Я не могу вспомнить ни одной, которая перевернула бы мою жизнь или заставила возжелать писательской участи. Любимые в моем понимании – это те, которые запали в душу, которые я была бы рада перечитать, чтобы снова погрузиться в их атмосферу или всколыхнуть те воспоминания, сопровождающие мое чтение в прошлом. Пожалуй, таких книг наберется с десяток.
Увы, я знаю английский не в совершенстве. Быть может, так было после института или мне хотелось в это верить, но сейчас от тех знаний осталась бледная тень. Подняться бы обратно на тот уровень, а не пичкать мозги десятком других языков, которые я буду знать еще посредственнее. Наша память не безгранична и у нас не пятьсот лет впереди – сказала бы я здравомысляще, но причина в другом. Ни один язык я просто не люблю так, как английский. Ни один из них по-настоящему неважен мне – тем более настолько, чтобы работать с ним ежедневно.
То же и с музыкой. Были попытки освоить гитару, но не хватило упорства, а стертые пальцы расстроили. Обострение рок-н-ролльного периода, прошедшее, когда я услышала клавиши в металле. Тут я могла быть компетентнее, чем очередной убогий гитарист. Увы или к счастью не стала, но пианино люблю до сих пор. Никакие тембры на синтезаторе мне не нужны, была бы классика звучания.
Что касается любимых групп… когда-то я исписывала страницы на определение! Теперь могу сказать короче. Для них тоже хватит пальцев одной руки. Это музыка, проверенная временем. К ней хочется вернуться, и она легла саундтреком на жизнь. Так уж получилось, что она с приставкой «рок», хотя я с удовольствием слушала и нью-эйдж, и электронику и, разумеется, фортепианную музыку, без слов. К инструменталам у меня особая любовь, потому что под них можно предаваться чтению. Слова отвлекают, на всех известных мне языках. Как бы ни хотелось сказать, что росла я бескомпромиссным рокером, а нынче – широких взглядов человек, но нет. Едва ли даже меломан. Это слово в наши дни подразумевает неразборчивость и всеядность, как мне кажется.
Помню, сидели мы с другом в кафе и, поскольку не виделись давно, я спросила, какие у него случились музыкальные открытия за прошедший год. Друг мой музыкант, клавишник, но куда более высокого полета, чем я, и музыку воспринимает с неведомой для меня широтой: она не обязательно должна быть созвучна его эмоциям, ему просто интересно, как это сделано. Хотелось бы побывать на концерте Behemoth, самому писать кинематографичные инструменталы или чувственную электронику, а слушать…
Он тихонько включил трек на телефоне и протянул мне.
— Тебе не понравится.
— Почему? – вознегодовала было я.
— Это хаус.
— Я его толком не знаю.
Поднесла к уху, послушала несколько тактов и признала: правда не мое. Хаус, транс, джаз, рэп, шансон, попса, классика, блюз, барды, синтпоп… вот такой я узколобый неинтеллигент. Все не мое, «Арию» давай! Хотя отдельные примеры вышеперечисленного могут стать моими – главное, как музыка заговорит с моим сердцем. Я давно поняла, что общий интерес не объединяет, потому что с каждым сердцем любое увлечение говорит по-разному.
Что до музыки, она может говорить и с ногами, и с духом. Она помогает выразить то, на что не хватает слов, но о чем нельзя молчать. Через нее можно высказаться максимально откровенно, оставаясь закрытым на все замки. За это и многое другое я и люблю ее.
