Помнишь, милый, как мы с тобой мечтали? Вслух и без всяких «у тебя будет» или «у меня будет», а так, словно не мечтали, а строили планы. Больше всего я скучаю по нашим мечтам. По нашим разговорам и фантазиям. Одной мечтать неинтересно, тем более вслух. Скажем так, меня стали раздражать чужие мечты. Я с трудом выслушиваю даже планы.
Помнишь, как мы мечтали отправиться в путешествие по России? Тебя тянуло на север, меня на юг. Ты жаворонок, а я сова, но это никогда не мешало нам. С любовью к недостаткам терпим, а без любви и достоинства раздражают.
И вот представляешь, выпала мне возможность съездить туда, куда ты хотел меня отвезти – во Псков. Он тебе дорог потому, что ты там служил и три года жил после армии, но вместе мы так туда и не попали: то деньги, то дети не давали. А быть может мое нежелание.
Я копила деньги на тур по Европе. Бывшая коллега открыла турагентство и предлагает мне самое вкусное. Я уже свозила дочь и внуков в Болгарию, в Турцию, в Крым. Ты бы мною гордился. Казалось бы, жить не на что, а даже заграницу выбраться получилось. И вот впервые я решила отправиться в путешествие одна. Не вышло – в связи с эпидемией закрыли границы и поездку мою перенесли с мая на сентябрь и то под вопросом. А внесла сто процентов предоплаты. Расстроилась конечно. После карантина хотелось хоть куда-то выбраться, но денег уже ни на что не хватает.
— А поехали со мной во Псков, — предложила Наташа.
Ты ее не знаешь – одно время мы работали вместе, но теперь она на пенсии. Характер у нее непростой, с главбухом поцапалась и ушла. Ей что – муж поддерживает, пенсия хорошая, можно и капризничать и себя любить.
Разумеется, поездка эта в три раза дешевле чем мой тур по Европе. Думаю, ладно, хоть что-то будет, хоть какое-то впечатление за год. За такой непростой и страшный год. К тому же Псков. Я вспомнила, как ты туда рвался и почувствовала себя виноватой, что эта мечта у нас с тобой так и не сбылась. Тем более, надо перед тобой реабилитироваться, отпустить ее.
И я поехала.
В автобусе на двадцать мест, с православными тетушками, которых тянет на святые места. Я сразу сказала Наташе, что еду как турист. Жалею, что не взяла удобную джинсовую юбку – Наташа сказала, надо длинную, а на самом деле кто во что горазд, хоть на штаны ее надень, никто ни на кого внимания не обращает. Накануне купила в сэконде кожанку и кроссовки. Положила в сумку теплый свитер, помня твои рассказы о переменчивой погоде не севере, но позвонила Наташа и сказала, что большую сумку брать не надо – у всех баулы, ставить некуда. Я взяла я маленькую сумку, свитер туда не поместился. Как же я об этом жалела! Купила в Печорах «костюм на смерть», как выразилась моя спутница – я так замерзла, что и он показался мне теплым, но на самом деле… в общем, три тысячи выбросила, вряд ли даже дома буду его носить. Действительно в гроб в нем положат.
Впечатлений, милый мой, не счесть. Хоть и ездили мы в основном по монастырям, и я еле выстаивала непонятные службы, но обмирала над каждым камнем, каждым позолоченным куполом, каждой травинкой.
Верующие женщины чуть не сожрали меня с потрохами, когда узнали, что я курю. Видимо, они уже святыми родились, бабушки что-то рассказывали, в храм в детстве водили, а у меня сам знаешь, ничего такого не было. Наташа тоже не упускала случая попилить меня за вредную привычку, но как теперь от нее избавиться, если курю сорок с лишним лет? Ты и сам помнишь, как я пыталась. Чуть ни умирала, но пыталась. При дочери мне было неудобно, а теперь она живет отдельно и у меня полная свобода.
В первый же вечер мои спутницы накрыли общую трапезу в гостиничном номере. Номера эти очень комфортные и кровати удобные, душ и туалет в каждой комнате, но народу много – семь и девять мест. Были с нами и дети – удивительно послушные и тихие, никакого балагана не устроили, как я ожидала. Мальчик и девочка лет семи все время проводили вместе, а старшим девочкам двенадцать и шестнадцать, от низ вообще никакого беспокойства. Так вот, сели мы за стол, достав общак – вареные яйца, консервы, бутерброды, печенья и даже бутылку вина. Кто-то быстро ушел – устали после ночи в автобусе. Наташа и вовсе осталась в другом номере, готовилась к причастию. Мне не хотелось ей мешать, и хоть в этой компании я была чужой, пошла. Руководитель ко мне отнеслась с большим пониманием и уважением, чем некоторые кумушки, рассказывала о своей непростой молодости, о детях, которыми занималась одна, когда муж стал поддавать. Двадцать лет училась музыке, а деньги зарабатывала, привозя продукты из провинции и продавая у нас с наценкой.
Тебе бы понравились эти люди. Позже выяснилось, что три паршивых овцы картину портят, а остальные люди как люди. Особенно привязалась я к девушке которая напомнила мне Надю. Помнишь ее? Так вот, у этой Сони такие же черные волосы, такая же смуглая кожа и восточный тип лица. Она так же мало говорит и больше слушает. Да и вообще, как только увидела ее – Надя как живая. Наташа – приятельница, а настоящих подруг с годами больше не становится. Остаются те, с которыми вместе взрослели, делились тайнами, а в зрелом возрасте – воспоминаниями. Как ее не хватает! Соня мне в дочери годится и разумеется, жизни не учит. Говорит, у нее бабушка фронтовичка, тоже всю жизнь курила и сто раз бросала.
Я к ней прикипела на второй день, когда поехали в Изборск. Дорогой мой, какая же красота! Как ты был прав и какая я дура, что раньше тебя не послушала! Мы остановились там всего на час и на двенадцать ключей не пошли. Соня говорит, идти далеко, а возвращаться тяжело – кеды скользят по траве и все бегом, кувырком, потому что в семь нас ждут на трапезу в очередном монастыре. Из Печор мы часа в четыре уехали. Так вот бродим с Соней по Изборской крепости, а вход, оказывается, платный, но мы так и не раскошелились. Залезли во все башни, я сняла видео – дочери покажу и внукам. Зашли в храм Николая Чудотворца, который обычно закрыт, но нам повезло. Соня приложилась к каким-то мощам и вышла – пора, дескать, в автобус возвращаться, а я не могла уйти. Бывают такие места, не отпускают. В иные храмы заходишь и ничего не чувствуешь, а тут… я купила свечи и попросила работающую там женщину поставить их, когда будет служба. В автобус мы вернулись последними – из-за меня. Но на трапезу успели.
Молитва перед трапезой меня нисколько не напрягала, хоть и казалась долгой и пели ее медленно. Ели молча, все просто, но вкусно. Щи да каша, а по выходным – рыба, которую я так и не научилась есть, поэтому для меня ничего не менялось.
Поселились мы с Наташей, Соней и Надеждой Васильевной. Номер огромный, четыре человека на такой площади не ощущаются. Наташа все больше сидела в номере с телефоном. Она читала и смотрела в интернете про все монастыри, храмы и сам город. Только на службы ходила и к святыням прикладывалась, а гулять ее не тянуло. Тут мне пришла на помощь Соня. Ей интересно все – и духовное, и светское, поэтому после таких поездок она изможденная.
У меня из головы не выходил Изборск. Как же там дивно, милый мой! Как было бы здорово снять так домик на недельку или две, пожить с тобой в этой красоте, никуда не торопясь, бродить по крепости, сходить на ключи, посмотреть какой-нибудь фестиваль – говорят, осенью туда приезжают современные рыцари и можно увидеть старинные костюмы, бои, услышать несовременную музыку. Представляешь, как здорово? А тут — всего час…
Экскурсия по Пскову меня не проняла – город действительно необыкновенный, старинные храмы, архитектура, но кремль наш, по-моему, интереснее. Однако в какой-то из запланированных монастырей мы не заехали – бегали по следам особенно любимого нашей группой батюшки, которого не застать на месте, такой он занятой. Можно целый детектив написать, как мы его вылавливали, но не буду тебя утомлять. Наведались мы в его захламленный домик во время скромной трапезы, и он нас не выгнал. Всех благословил, подарил иконки, и у кого-то мир перевернулся. У Наташи, разумеется. Ничего ей больше не надо, так и лежала весь вечер на кровати с телефоном. Они с Соней явно друг друга не поняли – та возьми да скажи, что в дисплей можно и дома пялиться, а Наташа ответила, что к любой иконе можно и не выходя из комнаты приложиться. Неведомые мне высоты.
Но самое потрясающее в нашем путешествии, родной мой, — острова. Представляешь, никак не могла запомнить названия! Сколько ни называй, ничего в голове не держится, зато ориентируюсь я по-прежнему хорошо – сказываются командировки в молодости. Первый остров называется Залит. Соня его очень любит и немало усилий приложила, чтобы я название запомнила. Говорит, «З» похожа на цифру три – как Троица. Начинаем с цифры. А потом созвучное слово – залит, с ударением на второй слог. Дескать, остров залит благодатью. Вот бы там пожить, милый мой! Даже в номере с мебелью из светлого дерева и белоснежным постельным бельем, окно с видом на озеро-море и всю ночь я принимала крики чаек за дождь. А проснуться под шум волн и чаек так же дивно, как на берегу океана. Я спала головой к двери, так что проснувшись, сразу увидела озеро за окном. Вода слилась с небом, линии горизонта не видно. Не знаю, бывал ли ты на этом острове – теперь он знаменит из-за жившего там батюшки. Мы молились на его могиле и по очереди заходили в его убогий домик, но выходить оттуда не хотелось. Как он там жил больше сорока лет не представляю – у меня за две минуты ноги отмерзли, летом! Кровать да стол, стены увешаны иконами и фотографиями. А храм такой интересный – полы деревянные, чистенький, маленький, но просторный и светлый.
Соня могла бы часами сидеть на берегу и смотреть на воду. Говорит, влюбилась в этот остров пять лет назад, когда приехала сюда на пару часов. Потом здесь появилась гостиница и ресторан. Ресторан – громко сказано. Там есть греческий салат, кофе американо, гречка и какой-то суп. Я съела штрудель с чаем – в целом неплохо, но дорого. Видимо, появилось это все благодаря Ольге Кормухиной, которая очень любила жившего здесь батюшку и дом себе тут построила.
Соня отвела меня на обрыв, который ей в прошлый раз очень запомнился. И впрямь шикарное место. Мы долго там сидели, и я не стесняясь курила. У Сони отказало обоняние – быть может, переболела коронавирусом бессимптомно. Дым и гарь периодически пробивали, чему она радовалась как ребенок.
А еще вышла история с рыбой. Соня рассказала, что в прошлый раз купила здесь копченого судака и при всем ее равнодушии к еде, пожалела, что взяла мало. В этот раз решила привезти в подарок близким, а никто не продавал.
— Год назад шагу ни ступить – везде эта рыба и расписные камушки, — говорит, — а теперь ничего не найдешь.
На следующий день нашлась женщина у которой осталась рыба – коптили на заказ для Гатчины, вот что не раскупили они и продают. Я взяла судака, леща и окуня. Привезу нашим, пусть попробуют. Надеюсь, довезу – у нас еще один остров на пути и неизвестно, будет ли там холодильник.
Вот бы там еще пожить, милый мой, хоть недельку! Мы даже на две ночи не могли остаться – из-за моей работы. Предлагали, и все могли бы. Молодежь в отпуске, а старые на пенсии, но яростнее всех против выступила Наташа. Такой она человек: сказала, что приедет такого-то числа, значит должна приехать такого-то. Хотя, кому она должна? Это я еле выпросила, отщипнула от отпуска эти дни. Не всякую работу можно подвинуть и не со всеми договориться. Так что остались мы на острове Белов только на одну ночь.
Поселились в деревянном домике, который сдает паломникам служащий здесь священник. Ах, любимый, снять бы нам с тобой в молодости такой домик, да пожить недельку-другую в такой красоте! Воздух – с ума сойдешь. Сосны, ели, мох ярчайший, иван-чай и рябина, обрывы и утесы дивной красоты. В домике общая кухня, три комнаты на первом этаже и пять на втором. Наташа хотела побыть одна, и я нашла ей одиночную камеру, а сама присмотрела нам с Соней комнату на втором этаже. Надежде Васильевне трудно туда подняться по винтовой лестнице, так что она осталась на первом. Благо, у меня есть кипятильник и общей кухней можно не пользоваться. Трапезу нам приготовят.
Сначала мы зашли в церковь, поставили свечи, заказали требы. Потом спустились в подземный храм, который не так давно был открыт, и Соня говорила, в прошлом году водила их туда матушка Наталья и читала свои стихи при свечах. Теперь там поставили электрическую лампу и отвел нас туда сам священник.
Матушка Наталья отвела нас на песчаник и читала нам там свои стихи и пела чужие песни. Я таких не знала, думала ее собственные, но Соня сказала, что это какого-то монаха Романа и Жанны Бичевской. Матушке шестьдесят восемь лет и видимо в ее жизни случилось большое горе. На последние деньги она поехала в Печоры и жила там за послушание, а потом прибилась на остров.
— Здесь петь было некому, отец Сергий меня послушал и оставил, — рассказала она.
Отчаянная женщина. Я бы так не смогла. Свою историю я рассказала только Надежде Васильевне и карем уха ее услышала Соня. Может, умом я и понимаю, что умереть за други своя – великое дело и ты у меня герой, но обида не прошла до сих пор. Этот друг напился до такого состояния, что сам себя не помнил и жертвы твоей не осознал, а я осталась одна. Хорошо, Настя была уже взрослой. Пятнадцать лет я вдова, а все не могу отпустить, не могу примириться. Скучаю по тебе, любимый, страшно. Все тяну на дочь, что она внуками не занимается, но Наташа мне правильно сказала:
— Ты ею тоже не занималась.
Я согласилась. Ты приходил, и я все бросала, бежала к тебе. Нам всегда было друг друга мало. А дочь все равно выросла хорошая. Тебя же у меня Господь отобрал рано. Что такое сорок шесть – века не жил, жизни не видел. Может потому и отобрал, что слишком дорог был. Или я как знала, хотела насладиться твоим обществом…
Стихи у Натальи чудесные. Жаль, нет книги, я бы купила. Говорит, батюшка возил их куда-то, хотели издать, но пока ничего не вышло. Мы сидели вокруг – кто на песке, кто в траве, а она стояла на коленях в песке и читала и пела. Почти старушка с застывшими во взгляде веками. А голос красивый, не дрожит, не ломается, не хрипнет. Пела би и пела и благодарила нас, что мы ее выслушали. Семнадцать человек живет на этом острове, представляешь? А он гораздо больше Залита.
Вечером мы шли крестным ходом – Соня аж устала, пришла и рухнула. То ли хвоей надышалась, то ли к концу поездки везде набегалась. Я со своим курением заработала ХОБЛ, но обычно я утром дыхну ингалятора и ничего. Как забуду – задыхаюсь. В этот раз забыла, но не задохнулась. Чудо какое-то. Елок нарвала по совету Наташи – мол, приедешь, у дочери посадишь. Тут благочестивые активизировались: а ты благословение у батюшки взяла? А надо! Соня еще удивляется, что мне лишний раз на кухню спускаться не хочется. То в курево тебя носом тыкают, как нашкодившего котенка, то благословение им подавай на каждый чих. Лес-то, чай, не батюшкина собственность…
Соня удивилась, что я Наташу выселила. Я призналась, что от Наташи устала. Она человек настроения. То ей общение подавай, то не трогай ее. С Соней мне хорошо. За несколько дней мы почти сроднились, и я очень благодарна ей, что она не грузила меня религиозной тематикой, а если я что-то спрашивала – корректно объяснила. Даже успокоила, что я могу во время службы сидеть, только в двух случаях желательно стоять. А Наташа меня задергала. И так ничего не понимаешь, да еще и о ногах думаешь.
Конечно, милый, это не та поездка, о которой я мечтала и на которую копила деньги. Даст Бог и она состоится. Но определенно, впечатлений масса, да и встречи с новыми интересными людьми случайными не бывают. Не знаю, поеду ли я еще с паломниками – разве что с Соней, если она примет меня в свою компанию.
— Мне стыдно за нас, — сказала она как-то, — вот вы теперь подумаете о нас не весть что, насмотревшись, какие мы православные и переполненные любовью. А по сути – приходские ведьмы. Увидели чужака и набросились на него, давай клевать и поучать.
— Милая моя девочка, — улыбнулась я, — поучать – это в женской природе, к сожалению. Любая свекровь так же переполнена любовью. В этом плане ничего удивительного для меня нет.
Соня поинтересовалась, что меня как человека со стороны больше всего в верующих раздражало и удивляло. Я не смогла дать ей определенный ответ тогда. Не могу и сейчас. Просто я попала в другой мир, где все существует по иным непонятным мне законам. И, увы, порой это видится мне не доверием Божьему промыслу, а нежеланием думать своей головой.
Расскажу тебе о самых памятных моментах, которые хотела бы разделить с тобой. Вот, например, купание в Ольгином озере. Есть предание, что там утопили священника и много церковной утвари в советские годы, но до сих пор на дне ничего не нашли. Поэтому православные купаются там, как в источнике. Мы же с Наташей примчались туда, увидев счастливую Соню. Она уже искупалась и даже поплавала. Я плавать не умею по-прежнему, но Соня сказала, там хороший сход и идти по песочку можно довольно долго. Многие наши были там – в основном, конечно, молодые, с детьми. Вечерело – уже после трапезы, на которую мы боялись опоздать из Изборска. Озеро дивной красоты и чистоты, вокруг аир и камыш, жаль, солнце уже село. Вода приятная. На другой день я ходила туда одна, но не успела окунуться: понаехало столько народу – с семьями, с детьми, костры, компашки. Я не решилась лезть при всех в трусах и футболке, а ничего другого у меня с собой не было.
После купания было общее чаепитие в подземной кухне нашей гостиницы. На минус первом этаже. Мы с Соней так провозились, что многие уже ушли, остались только мы и еще два мальчика: один какой-то убогий, а другой умственно отсталый. Кроме водителя и семилетнего Коли других мужчин с нами не было. Я рассказывала им о своих путешествиях в Болгарию и Турцию. Соня спрашивала о турагентстве, о ценах, о впечатлениях, убогий мальчик норовил рассказать про паломническую поездку в Крым, так как больше он нигде и не был, а другой мальчик все время молчал и улыбался. Ему лет двадцать, и он очень симпатичный, но как блаженный или ребенок. Мы с Наташей сначала были в замешательстве, но потом привыкли, кое-что узнав от Сони. Было по-домашнему уютно, каждый принес к чаю, что в сумке завалялось и то не успели все съесть. Длинный стол, скамейка, сводчатые потолки, подземный холод, огромный серебристый холодильник и прозрачный электрочайник. Все что нужно и ничего лишнего.
Еще один яркий момент – прогулка по вечернему Залиту с Соней. Мы еще раз хотели сходить на обрыв, часов около семи. Наташа разумеется, улеглась в кровать с телефоном, а Надежда Васильевна не хотела нас обременять своей больной ногой. Поэтому мы пошли другим путем, по которому еще не ходили. Остров за час обойдешь, вот мы и решили, что, пойдя в другую сторону все равно выйдем к обрыву. Услышали смех и пение вдалеке – оказалось, наша руководитель и иже с ней. Сидят на лавке возле нашего обрыва, кто-то на земле одеяльце расстелил, от кого-то пахло вином, хотя они отрицали, что пили – купили бутылку, да штопора нет, открыть не смогли. И пели про березу, про рябину и клен и все такого рода. Соня присела с ними на лавочку, а я снимала видео. Осталась у меня в телефоне и песня, и вечерняя природа с закатом. Коль нам не предложили остаться, мы пошли на другое место – до него наши так и не дошли, а мы его обнаружили еще днем. Тоже обрыв, только чуть дальше. Ориентиром служил огромный, почти квадратный валун. У самого обрыва – проплешина в траве в виде сердечка и, если взглянуть с обрыва на воду, – там кустарник растет тоже в виде сердца. А закат… милый, какой же дивный был закат! Мы с Соней замучились с настройками наших камер, чтобы хоть как-то передать цвета, но кажется, так и не преуспели. Облака раскинулись как крылья ангела, в объектив не помещались. Сиди и любуйся, больше ничего от жизни не надо. Пока тьма не наступит.
Когда она наступила, мы вернулись в нашу «Тихую гавань» слегка замерзшие. Хотели попить чая на веранде, да пока кипятили во всех кружках моим кипятильником, наскребали по сусекам у кого что осталось, увязались за нами Наташа и Н.В Не то что бы увязались – Наташе я чай в постель подала, грех жаловаться. Просто заскучали, наверное. Н.В. купила копченую рыбешку и решила всех нас угостить. И вот сели мы на веранде уже закрывшегося ресторана, в полной темноте, под плеск волн и крики чаек, разделали рыбку, запили ее остывшим чаем. Луна показалась из-за туч и бросила на озеро дорожку. Мимо пронеслось три здоровенные собаки с устрашающим рыком.
— Неприятно, когда такие лошади тут бегают, — сказала Наташа, но тут же вернулась к своему повествованию.
Однако мы поняли, что ночью по острову не очень-то погуляешь. Выяснилось, что с Н.В. мы вместе работали в одном институте, а Соня с Наташей учились на богословских курсах в одном храме. Тесен мир, что и говорить.
По острову Белов погулять мы толком не успели: то Наталья пела песни, то шли крестным ходом и как я поняла, нормальные люди при этом молились. Я пыталась дернуть Соню, но она подняла вверх указательный палец и пошла дальше. Я просто хотела сказать ей, чтоб осторожней шла вдоль обрыва и видимо, она догадалась с чем я хотела к ней обратиться и посчитала это несущественным. Я не обиделась. Материнский инстинкт – что за надобность опекать взрослую девушку? Она же мне не дочь. Могла бы ею быть – наша на четыре года старше.
И вот в последний день решили встать в восемь – службы нет, а катер у нас в одиннадцать тридцать. Но я только под утро заснула и вставать ужасно не хотела, еле заставила себя, когда Соня уже смирилась, что ей придется гулять одной. Я ж человек долга и невольник чести, ты знаешь. Кое-как раскачались, вскипятили чая, пошли. Трапеза у нас пол-одиннадцатого и ходить далеко смысла не было. Попали опять на тот песчаник, в поля иван-чая, вышли на озеро, и я присела покурить. Соня долго стояла на узеньком понтоне и что-то напевала, глядя на воду.
Кормили нас ухой из судака – он такой мясистый и почти сладкий, не то что у нас мороженый-перемороженный. Только вчера поймали, тут же почистили, и приготовили.
— Сарделек не выращиваем, — сказала наша кормилица в ответ на возмущение детей по поводу косточек.
Мне рыба тоже нелегко дается, как ни стыдно признаться. Но судак был прекрасен. И бульон то него наварист и вкусен. Больше ничего в нем не было – ни картошки, ни пережарки, только кусок рыбы. И гречка с судаком. Плотно перекусили перед дорогой. Ехать предстоит весь день и, наверное, полночи.
Вот, милый мой, и все, что я хотела тебе поведать. Помолилась за тебя как умею, как учили. Научили, что до сих пор делала это неправильно и тебе только ухудшала участь. Надеюсь, ты простишь мое невежество если так. И мой эгоизм, если тебе там лучше, чем здесь. С Богом, наверное, лучше, чем со мной. Но я до сих пор ужасно скучаю. Вот тебе две еловых веточки – Настя сказала, что я привезла слишком много, негде все сажать. А с цветами не сообразила, что тебе принести. Отцвело уже все, скоро осень…
