I’m hanging on your words,
Living in your breath,
Feeling with your skin —
Will I always be?..
Depeche Mode «In Your Room»
Призрак над лесом
Вместо предисловия
Никаких клятв и обещаний не давала твоя душа этому миру, да он и не просил их. Он почти забыл тебя, а ты и рад.
Никого кроме тебя. Ничего вокруг. Ты соткан из нот и звучишь, как серебряные струны дождя в кулаке плачущего неба. Для тебя нет смерти и жизни. Ты не умеешь жить прошлым или будущим, воспоминаниями или надеждами. Ты живешь для кого-то, и эта мысль греет.
Ты заходил в чужие нарисованные кем-то миры, яркие сны, примерял созданные тобой образы. Это интересно, но ты никогда не доживал их до конца. Твоя звезда гасла с восходом общего солнца, тебе не хватало времени. Ты не всегда успевал убрать рук от огня. Ты понимал опасность не сразу, и позволял себе сходить с ума порой слишком часто, превышая допустимую норму. Возвращение приносило лишь боль и слезы, а стоило зажечь свою звезду – перед тобой появлялось все, что хотел увидеть. Бескрайние поля, зеленые леса, луга, усыпанные ромашками, васильковое небо, ласковое золотое солнце, неспособное обжечь. Ты стал частью этой гармонии, вплел в сердце строки стихов и пропах дождем. Ты пел и танцевал с ветром, перешептывался с лесом, подмигивал луне, и она отвечала. С кем еще в этом мире ты можешь быть счастлив?! Даже с самим собой уже разучился…
Часть первая
Лирен
Когда-то я хотела умереть, даже представляла себе свою смерть – она была бы героически красивой, выжимающей слезы даже из камней. И всегда кто-то оставался, чтобы плакать обо мне, вымаливать и спасать мою душу. Я не думала, что тем, кто здесь останется, могло быть больно. А некоторым было бы, конечно, ведь кому-то я еще нужна.
А сейчас… я смотрю в небо. Оно кажется холодным и стеклянным, за стеклом горит закат и тлеет вата облаков. Мне совсем не хотелось там оказаться, не хотелось разбивать это холодное стекло своей грешной душой. У меня еще много дел. Жаль уносить в могилу недописанные песни.
Недавно мне приснилось, что меня убили. Кто-то порезал мне вены, а я осталась лежать на пыльном полу заброшенного дома, на втором этаже. В глазах темнело. Вставать не хотелось. Липкая теплая кровь по запястьям, в ладони. И это все не больно, зато очень медленно. Я не спала и не умирала никак – просто плыла куда-то сквозь туман. И вдруг чьи-то сильные руки вырвали меня из забытья. Меня долго трясли, пытаясь выбить из меня сведения о моем убийце. «Или сама?» — спросили меня. «Нет», — прохрипела я. Нет, конечно, я бы этого не сделала.
После того сна меня не было дня два, но мне это вскоре надоело, и я вернулась. Не обязательно каждую свою фантазию записывать – никаких тетрадок не хватит. Но вот эта смерть почему-то запомнилась.
Итак, меня зовут Лирен. Конечно, в паспорте значится другое имя, но мне нравится это. По паспорту мне 19 лет, однако Лирен значительно моложе, она появилась года три назад. Она будто проснулась, ей уютно в этом солнечном мире, в этом ласковом доме. Это чувство пришло не сразу – были и сомнения, и боль, и страх, и разбитые мечты… словом, была Жизнь. Но слишком рано для смерти.
Меня зовут Лирен, мне так мало лет, и я не хочу умирать.
Вот я иду по улице, по неровной пыльной дороге, грохоча ботинками по асфальту. Иду не знаю, куда и зачем. Продолжение сна я придумывала на ходу: запястья перебинтовали, я встала с пыльного пола, поблагодарила тех, кто помог мне, и ушла из незнакомого дома, куда глаза глядят. Вот и сейчас иду. Напоминает один американский мультик, в котором дядюшка Том рассказывал всякие небылицы малышам, чтобы им лучше спалось: «…я 14 миль падал с небоскреба и упал на тротуар». После чего дядя Том встал, отряхнулся и пошел своей дорогой. И я тоже. Интересно, кто же меня убил?
***
У меня есть лучший друг, моя вторая и довольно габаритная половина. Это пианино. Я знаю, что пианино среднего рода, но я называю его Он. Он мог бы быть и роялем при лучшей жизни, правда? Я его так люблю! Он очень красивый, у него приятный голос. Не прожорлив – питается водой, которую надо давать раз в два месяца в литровой баночке. Иногда капризничает, особенно во влажную погоду – голос его становится глуховатым и хриплым. Любит, когда с него вовремя стирают пыль; не любит, когда надолго о нем забываешь. Всегда выслушивает, не перебивает, со своими глупостями не лезет. Он не требует, чтоб я была красивой, умной, доброй и т.п. Хотя, талантливости, конечно, требует – бесталанная игра его расстраивает в прямом смысле слова.
С гитарой отношения почему-то не сложились. Она замороченная, капризная, как настоящая женщина, но звучание ее по сравнению с пианино гораздо беднее. Как черно-белое после радуги. С остальными не пробовала. Остальные пианино, например в институте, были такими больными и несчастными, что слезы наворачиваются. Пыль с них не стирали, мел на них сыпали, педали ломали, настраивать не хотели – оттого звуки путались, ноты сливались в одну немыслимою… словом, эти бедняги не пели, а плакали. И наверняка их морили жаждой. Быть для всех доктором я не могу, но после общения с такими несчастными, радуюсь, что мой друг живет в прекрасных условиях и продолжает рисовать мои картины.
Я знаю, что меня много – шесть или семь и все разные. Я не такая как многие, но не знаю, почему и в чем это заключается. Знаю, мои родители меня любят, но не понимаю за что. Как можно любить человека, который сломал тебе жизнь? Многого на этом свете я понять не могла. Много меня, но картины, что мы рисовали нотами и сплетали из строчек стихов, похожи одна на другую, а та… на кого-то. Нотные узоры, хоть у меня и есть никудышнее музыкальное образование, просты до ужаса. Аккомпанемент – примитивное шустрое арпеджио.
Никогда и не подумаешь, что нас много. Ха! Один за всех и все едины. И все мы любим музыку, футбол и кока-колу. Все мы любим весну, лес и зеленый цвет. Любим чай, уютные вечера и все красивое. Особенно красивые голоса. Мы выуживаем из этих голосов эссенцию и наполняем ею музыку. Но, увы, по-настоящему красивых голосов мало. Или мы плохо искали? Вокруг голоса-скрипы, голоса-сирены, голоса-молоточки. Попадались и такие, которые будто выплевывали или высвистывали слова. Или говорили нараспев, но не пели, а растягивали слова, будто жвачку во рту. Мы же искали голоса-ветра, голоса-леса, голоса-моря, чтобы создать ту же милую сердцу картину… и не находили. Все чаще выжимали в музыку натуральные голоса природы. Получалось плохо – застряли в одной поре, в одном цвете и даже в одной погоде! И все песни похожи.
Эти картины нас объединяют.
Мечта? Не знаю, была ли. Или это мираж – видимость мечты? Но мираж был таким полным и ярким – настоящая фата-моргана. Моя мечта перегорела как лампочка. Когда попыталась ввернуть новую, чтобы осветить дебри сознания, оказалось, она светит не так ярко. И не радует, как прежняя.
Опять вокруг холодный серый город, о котором уже столько сказано и написано. И год за годом он живет той же жизнью – серой, пыльной и холодной. Он не видит, как в нем умирают люди, как рождаются и вырастают дети… он не видит и не чувствует ничего. Я тоже перестаю замечать и ощущать его. Мир внутри – гораздо больше, чище и светлее, чем серый город. Я не чувствую себя его частью, хотя я теряюсь в его толпе, хожу по его улицам, дышу его гарью, покрываюсь его пылью. У меня такой же нелепый вид, как у него. Иногда я люблю свой город – когда не слышу его шума и не улавливаю запаха. Он хорош после дождя или вечером. Никакой в нем нет мечты. Ничего в нем нет, как и во мне. Иногда мне от этого страшно. Страшно подумать, что в душе так же холодно, пусто и серо и все лишь суета. Нелепая внешность, которая прячет пустоту. Нет, не то, чтобы я так себя не любила – просто мне страшно за себя. Наверное, тлеет в душе мечта, и потому немного больно. Я не знаю, что делать с золой – она жжет, а мне лень ее выбрасывать. Или не могу заставить себя?
***
Тебя нет – есть то, что хочет казаться лучше. Жизни нет – ты живешь в своих фантазиях, смотришь фильм о себе, где есть место самому невероятному. И в этом фильме ты лучше, чем на самом деле. Там можно быть кем угодно, мечтать о чем угодно, моделировать одежду, помещения, придумать себе друзей, с которыми всегда хорошо, которые терпят тебя, никогда не надоедают, ничего не знают о тебе. Там можно все. Можно представить себе, что кто-то смотрит этот фильм, видя нового тебя и удивляется – как это раньше не замечал такого! Там не стыдно за свои поступки, слова, желания; там не делаешь ошибок и все знаешь. Там все легко и просто – можешь представить, что видишь в темноте, никому ничего не объясняя. Там все придумано тобой и только так, как хочешь ты. Тобою пишется сценарий. Представь, что фильм кончится или кто-то выключит – ты окажешься в пустоте. Твоя настоящая жизнь, а уж тем более мир вокруг, неинтересны, пусты. Они – лишь крохотная часть тебя самого. Удивительно, как остальные живут без таких фильмов? Неужели их действительность или социум кажутся достойными и заполняют их целиком? Реальность + социальность = Я? Как мелко! Мутно…
Ты же готов развить любую фантазию, мимолетную мысль, даже чужую в целый фильм. И плачешь от того, что у фильма печальный конец. Ты плачешь от жалости к себе, от того, что уже не можешь контролировать поток мыслей и картинок, от которых болит голова, а ты все ждешь продолжения.
Вчера, посмотрев очередной фильм о себе, я весь вечер отходила – слезы душили, но никак не выплескивались. Почти истерика. Потом я лежала на диване с больной головой и не могла подняться. Этот фильм доконал меня. А как повернется дальше реальность, не думаю – пусть вертится как угодно, мне безразлично. Ее надо всего лишь принимать, необязательно в ней жить.
Над лесом туман. Это первое, что я увидела, одернув штору. Как дым, только влажный и тяжелый, будто хоронит под собой, затмевает другой мир. Не знаю, кто провел границу леса с городом; знаю лишь то, что с последним мне приходится сталкиваться ежедневно, а первый не пускает к себе до весны.
Было обычное для той поры утро – серое, влажное и холодное. Я собиралась в институт. Будто со стороны себя вижу: злая тень с хмурым лицом, в джинсах, с рюкзаком на правом плече и вечными наушниками. Поспать бы еще хоть полчаса…
Туман над лесом, а лес пока ближе. Но стоило сесть в автобус – и уже далеко от него, в черте города.
День шел как всегда, рассказывать нечего, да это и не заслуживает внимания. Через несколько часов я уже дома. Скелет города остался позади, а туман над лесом немного рассеялся. Теперь его темная даль хорошо видна с балкона: голые деревья, черная земля. Почему ты не зовешь меня к себе? Почему весна не спешит тебя украсить? Мы все становимся ленивее с годами.
Я дома, наедине со своими мыслями, в удобной одежде, в тепле и покое. И не надо никуда бежать, никого видеть, ни с кем разговаривать. Но я чувствую себя будто в клетке; квартира кажется тесной, мои бессловесные друзья – ненужными.
Странно, раньше я умела видеть радость в самых грустных событиях, замечать жемчужины в куче мусора и каждый день считать особенным только потому, что слушала разную музыку по дороге домой, а потому видела разные образы. Сильно я изменилась за последнее время, не в лучшую сторону. Краски чувств поблекли и теперь плохое воспринимаю менее болезненно, а хорошее – с меньшей радостью. Время или жизнь нанесли на меня защитный слой или серию контрольных ударов для закалки. У многих с возрастом меркнет дар творчества, истощаются таланты. Жизнь становится бытом и притупляет реакцию на изменения в собственной душе. Раньше одна эта мысль казалась страшной, а теперь – все равно. Жизнь идет мимо, мир проносится вокруг.
Над лесом туман.
Часть вторая
Адендхель
Ослепшим взглядом он смотрел в будущее и видел его все, без прикрас. Теперь он знал что будет, а чего быть не может.
Вспышка рассвета. Все исчезло кроме желания жить. Мысль о том, что ему в последний раз дано счастье видеть небо не покидала давно. Он не знал, праведным ли был его бой… да и кто теперь скажет? Кто будет рыться в чужой душе, чтобы понять хоть что-то?
Душу переполняли чудовищные крики, пока она не измучилась вконец. Он сам так хотел – легче жить, когда обессиленная душа молчит, а слезы не жгут глаза.
Теперь перед ним зеленел лес. Каждое дерево, каждый кустарник, каждая тропинка стали родными. Теперь это его дом. Он вернулся. Даже от себя он сумел убежать. Он превратился в бесплотный дух, летящий над землей. Он стал себе хозяином и судьей. Он принимал в гости всех и те, кто приходил, даже не знали, кто хозяин здешних мест. Солнечный человеко-эльф, молчаливый воин, мудрый безумец. Теперь этот мир принадлежал ему. Он заслужил его, он знал, что так будет.
Иногда он возвращался в цивилизацию, чтобы рисовать свои миры в глазах скучающих, ищущих чего-то чудаков. Они видели его замыслы и охотно принимали их; некоторые чудаки хотели уйти с ним, но… разные были «но»: то они боялись, то он не хотел, то они сходили с ума, не желая возвращаться домой. Он не любил, когда гости задерживаются, а привечать сумасшедших тем более не желал. Он свободный и одинокий, Таким его растило Небо, и он не хотел менять привычек.
Каждый день он проводил как последний. Своими руками он рвал тьму и рубил дорогу к свету; своими руками строил этот мир и выгребал грязь из души; своими руками он смешивал краски для создания новых картин и новых миров. Своими руками разводил костры, уничтожающие нечисть и возжигал факелы, освещающие путь заблудшим.
Таким он был, ветряный бродяга. Его плащ никогда не запылится и не выцветет на солнце; его золотисто-рыжих волос не тронет седина; его руки никогда не устанут трудиться, а его зеленые глаза не сомкнет страшный сон, и не вольется в них печаль.
Днем он гулял в своем лесу, а ночами путешествовал в мир. Он заходил в сны к любимым чудакам, оставлял им лучики солнца. Они любили, когда он приходил, и ждали его. Чудаки не спали по ночам. Они разрешали ему заглядывать в их тетрадки со стихами, читать умные книжки или пить с ними чай. И он был счастлив. Иногда он брал их с собой в ночной, полный очарования лес, освещенный серебряной луной; деревья отбрасывали причудливые тени, тишину слышно на мили вокруг. Чудаки млели от счастья, он веселился.
1,
Мы – всего лишь два разных мира, ничего больше. Два мира… одинаково сложных, многогранных, бездонных, но все же разных. Сколько твоих «Я» повернуто к реальности? Сколько выражают твою сущность? А сколько прячется в душе, которую сама не знаешь? Первый слой два, второй слой – опять двое, а вот самый сумрачный и далекий, самый недоступный для глаз человеческих слой… сколько «Я» живет в нем и какие они?
Какие маски ты примеряешь по утрам, уходя в мир? Становишься ли другой, возвращаясь домой? Вопросов много.
Мы – два разных мира, но оба уживаемся в одном. И тысячи миров уживаются в нас; а Тот, Кто создал их, живет в каждом… и так до бесконечности.
Я видел тебя вчера в автобусе. Ты никого не замечала, слушала музыку. Я думал, ты спишь, но знал, что это не так. Ты летала. Может быть даже ко мне. Там всегда солнечно, тепло и ярко, воздух чист и свеж, а вокруг ни души. Только я, но меня ты не видишь или забываешь, что я есть, а я всегда рядом. И я рад видеть тебя в своих краях. Мне приятно смотреть, как ты преображаешься, как на хмуром лице расцветает улыбка, как душа твоя раскрывается – без опасения, без оглядки на мир и на прошлое. Твоя фигурка мелькала среди деревьев, за которыми я прятался. Ты бежала наперегонки с ветром и солнечным светом, ты пела забытые песни. Твой танец казался яркой вспышкой из прошлого, но в этой вспышке я видел будущее. В твоем смехе дождь и ветер.
В этом городе нет места таким, как ты.
Я тоже бывал гостем в мире, где тебе приходится жить. Я шел за тобой по городу, слушал его шум, дышал им. Навстречу неслись толпы людей. Их лица пустые, чужие. Им наплевать друг на друга, они только о своих делах помнят и вечно куда-то спешат, суетятся. Надо было сразу взять тебя за руку и увести с собой, в свой мир, где все иначе и где нет серости и беготни. Но я не мог – ты не видела меня; я шел за тобой, дабы почувствовать, что чувствуешь ты, живя здесь.
Мы – два разных мира и все же, я чувствую тебя. Я вплетаюсь в твои слова, живу в твоем дыхании, чувствую твоей кожей… всегда ли будет так?
Лучик моего солнца освещает твое сердце. Для меня счастье дать тебе убежище, когда становится невыносимо быть здесь. Счастье – охранять твой покой, оберегать и любоваться твоим возрождением.
Знай, мой дом всегда открыт для тебя. Я твой друг, что бы ни случилось. У меня всегда хватит для тебя солнца и новых картин; всегда найдутся ветер и крылья, когда захочешь летать. Хватит покоя, одиночества и тишины, когда захочешь побыть одна. Мне ничего не нужно от тебя или кого-то еще – у меня есть все, о чем мечтал и теперь я лишь поддерживаю жизнь, а не стремлюсь к какой-то цели. Теперь я питаюсь улыбками, и твоя всего дороже и вкуснее. Будь счастливой, пой и танцуй, играй с ветром и солнцем, дари мне радость – это все, что прошу.
2.
Ты думаешь, меня нет. Конечно, ты считаешь, что придумала меня – образ нарисовала, имя нашла в какой-то книжке и наделила меня радом качеств, присущих тебе самой или такими, которые считаешь важными. У тебя есть все основания так думать, ибо мы похожи, мы уживаемся в одном мире. Но даже если ты меня и придумала, значит, я есть. Хотя бы в твоих мечтах и снах. Так почему же когда я прихожу к тебе, ты не веришь, что это я? Гонишь меня, как астрального демона или мираж. Отвергаешь свое творение? Неужели ты настолько повзрослела? Не верю. Я появляюсь в твоей погруженной во мрак комнате; шагов моих не слышно по зеленому ковру. Ты лежишь на диване, на клетчатом пледе, склонив голову к плечу и уронив потрепанную записную книжку из слабеющих рук. Взгляд отсутствующий, как обычно. Не могу поверить, что такой человек придумал меня.
Я сажусь рядом, но ты не замечаешь меня. Пытаюсь привлечь твое внимание – гонишь; зову тебя с собой – не идешь. Неужели забыла свои мечты? Реальность, которой не существовало для тебя, наконец, победила? Я отказываюсь в это верить. Я боюсь за тебя, хотя до сих пор моя душа не знала страха. А ведь ответ на все ты давно знаешь. Беги туда, где так чист воздух и ярок свет, туда, где вечной мудростью станет одиночество и богатством – свобода!
3.
Пристально вглядываются друг в друга земля и небо. Просыпается дивный лес по весне – нежно-зеленые листочки украшают некогда костлявые ветви деревьев, радуя глаз, и радость эта передается душе…
Давно не видит снов лесной дух. Давно не о чем мечтать, и нет для него прошлого, нет и будущего. Тревога за других селится в душе. Уж не то ли это диво, что не каждому дано? – грешным делом подумал я. Научиться любить… неужто? Жить чужой болью, коль нет своей, отвергнуть себя, забыть все? Странная пустота на сердце и не менее странная радость в душе – радость за кого-то. И тревога за этого кого-то становится радостью – знать, чувства живы еще, и не покрылась душа древесной корой, не окаменело сердце.
Ты стучишь в мои двери, зная, что их нет. Просто приходи. Переступи порог и будешь окутана весенним теплом, моей радостью и долгожданным покоем. Вдали от суеты шумного мира, в тишине сердца найдешь ответы на все вопросы, и путь твой осветит лесное солнце. А я буду сидеть на поляне и тихо любоваться твоей радостью. Всегда желанным и долгожданным гостем будешь здесь ты. Никто не прогонит и не обидит тебя.
Туман над лесом давно рассеялся, но кольцо вокруг сжимается, не дает вдохнуть. Запах сирени и песни соловьев слышишь сквозь стену. Я прихожу к тебе по ночам, и ты читаешь мне новые стихи и больше не гонишь, решив, что хоть я и выдумка, но симпатичная. Не знаю, как помочь тебе вырваться из каменного края, как водворить тишину на сердце, чтоб ты строками стихов не кричала, а просто прислушалась. Себя саму и боль свою послушала, чтоб легче дышалось и кольцо разомкнулось.
Но не ведает лесной дух более людских метаний, хоть и силится понять и почувствовать любимую душу. Не из другого мира душа твоя – из моего родного и привычного, но суета якобы важных дел крадет тишину, чтоб ты не слышала ни сердца, ни боли. Только металась, как рыба на песке, в смертной муке, словно отвергнутое семьей чадо, брошенное в бессмысленную жизнь…
Даст Бог пойму, как помочь тебе, и встретимся когда-нибудь.
Часть третья
Энданбар
1.
Никогда не видела никого более жуткого. Когда я открыла дверь, передо мной стояло бледное худое существо огромного роста. Лицо его было, пожалуй, даже красивым: правильные черты, выразительные глаза, тонкий нос, высокий лоб — все признаки аристократических корней. Черные прямые волосы до плеч блестели, как ткань его плаща. Но что-то в его облике казалось холодным и пугающим.
Я с нетерпением ждала, когда он улыбнется – видимо, надеялась увидеть вампирьи клыки или что-то в этом роде, но ожидания не оправдались. Добродушной открытой улыбкой он меня не осчастливил, но полуулыбкой, слегка самодовольной и лукавой – да.
— Ты пригласишь меня? – не спросил – скорее, уточнил.
Пришлось. Он расправил длинный черный плащ и изящно опустился в кресло, закинув ногу на ногу.
— Меня зовут Энданбар, — наконец представился он, — мне сказали, ты немного запуталась, вот я пришел тебе помочь. Надо во всем разобраться.
— Надо, — согласилась я, хотя мало надеялась на положительный результат. И вообще, не люблю, когда кто-то лезет в мою жизнь, причем в ту ее часть, о которой смутно подозреваю я сама.
— Что-то от воина и ангела есть в тебе, — задумчиво произнес Энданбар, пристально глядя на меня, прищурив левый глаз.
В его присутствии я чувствую себя неловко. Вряд ли я смогла бы так запросто прийти к незнакомому человеку с попыткой разобраться в его жизни, душе и голове. Энданбар, напротив, вел себя раскованно и уверенно, словно был в своем доме и даже в своем мире.
— Кто тебе сказал обо мне?
— Sua tempore, — ответил гость.
— И с чего начнем разбор моей жизни? – съязвила я.
— Все просто. Слов от тебя не потребуется – знаю, ты их не любишь, да и я все о тебе знаю. Идем.
Он подвел меня к зеркалу и спросил:
— Просто скажи, что видишь.
Вместо ответа, я взяла тяжелый стакан с остатками коньяка и швырнула его в зеркало со всей дури. Зеркало разлетелось на куски. Что я могла там увидеть? Нечто длинное, тощее и бесполое в черной одежде. Пусть психологи говорят что угодно – неприятие своего «Я», заниженная самооценка – мне безразлично. Особенно сейчас. Когда осколки зеркала рассыпались по полу, стало легче, будто я вместе с ними, или ими же выплеснула боль, что скопилась за последнее время и не находила выхода.
— Я знал, что ответишь именно так, — улыбнулся незнакомец уже знакомой полуулыбкой, с претензией на видение людей насквозь, — смотри, — он указал на кучу зеркального стекла.
Я проследила за его взглядом и обомлела: осколки стали жидкими. Серьезно! Они превратились в зеркальную воду, и огромные капли медленно ползли друг к другу, стекаясь в зеркальную лужу… я схожу с ума? Чтобы как-то отвлечься от невероятного зрелища, я посмотрела в окно, на закат. Огромный огненный шар таял в вате облаков. Гнетущее ощущение неподвижности, скованного безветрием воздуха. Стало трудно дышать, меня заполняет пустота – до агонии, до темноты в глазах… Боже, разбуди меня! Еще минута неподвижной, давящей на сознание тишины – минута молчания по живой еще душе. Огненный шар бесстрастно смотрит на меня – не отпустит, мы скоро будем вместе. Его оранжевый луч отразился в жидких осколках бывшего зеркала.
Когда все капли сползлись в огромную лужу размером с то зеркало, которым она когда-то была, из середины его стала тянуться вверх, как растение, жидкость, вбирая в себя воду с краев зеркальной лужи. Постепенно масса жидкого зеркала стала принимать форму человеческого тела. Серая, отражающая все вокруг вода налипала на ноги этому существу и ползла вверх.
Энданбар положил руку на мое плечо – лучше бы он этого не делал! Я стала задыхаться. Казалось, еще секунда, и упаду замертво. Потрясающее в своей мерзости чувство. Не знаю, о чем думает человек перед смертью. Говорят, в мозгу стремительно проносится жизнь, прожитая зря, дела не сделанные, разбитые мечты, любимые лица и вспоминаются слова, которые не успел сказать. Со мной было не так: слова молитвы — все, что пришло в голову. Я снова посмотрела в окно, дабы отвлечься, но вскоре заходящее солнце затмил силуэт человека, вылепленного зеркалом. Когда солнце коснулось его лучом, зеркальная пелена будто сползла, и я увидела девушку в простом белом платье. Ее длинные волосы блестели на солнце.
Не в силах ничего понять, я упала – ноги отказались меня держать. Энданбар тоже не стал этого делать. В тот же миг распахнулось окно, и в комнату ворвался порыв весеннего ветра. Будто вернулось мое украденное дыхание. Я жадно вдохнула этот ветер, и он вернул мне жизнь, потерявшуюся в зеркалах. Голова закружилась от свежести. Ветер казался настолько сильным, что приподнял меня с пола… сквозь нерассеявшуюся темноту в глазах, я заметила, как незнакомка кружится на месте, радуясь ветру и лучам солнца. Я слышала ее смех – звонкий и заразительный даже сквозь звон в ушах.
Я чувствовала, глаза мои почти вылезли из орбит от удивления или безумия, свидетелем которого я невольно стала. Я еще не могла с уверенностью сказать, жива я или нет, сплю или нет… все мое существо бунтовало против увиденного, но оказалось, главный сюрприз впереди.
Вдоволь накружившись, зеркальная девушка подошла ко мне. Я была в полубессознательном состоянии, поэтому сразу ничего не заметила. Энданбар поднял меня с пола и понес куда-то – запомнилось только чувство полета.
Не помню, сколько пребывала в забытьи, но когда очнулась, потрясение не казалось таким уж страшным. Хорошая память заключается в механизме забывать. Энданбар и девушка сидели рядом, и тут меня настигло новое потрясение: девушка эта была… Я!!! Или как две капли воды похожая на меня. Энданбар, предвидя, что я собираюсь закричать, зажал мне рот ледяной рукой и сказал:
— Познакомься, это Аркана, Королева дождя. Та, которую НЕ видишь в зеркале.
Странно, что я ее не вижу – меня могла бы успокоить ее милая улыбка. Жаль, что я ее не вижу, моя жизнь была бы хоть немного светлее. Жаль, перед тем как прийти к Богу, человек находит дьявола.
— Поспи пока, отдохни. Завтра решим, что делать.
2.
Ночью, когда я проснулась, Энданбар сидел на подоконнике у открытого окна. Светила полная луна, и незнакомец наматывал ее серебристый луч себе на руку. Я уже ничему не удивлялась. Закрутив луч, Энданбар бросал его на клавиши рояля, за которым сидела Аркана, и она в свою очередь, наигрывала волшебные мелодии.
Заметив меня, Энданбар сказал, что нам пора в путь. Аркана закрыла крышку рояля, подошла ко мне и, взяв меня за руку, подвела к зеркалу, из которого и появилась. Оно на месте, как ни в чем не бывало.
Мы трое стали перед зеркалом. В комнате темно, поэтому отражения я различала весьма смутно, но было прекрасно видно, что на зеркале не осталось даже трещины.
Вся жизнь была сном – большим, нескончаемо нервным сном, из которого никак не вырваться, и я упрямо настраивала себя на дальнейшую жизнь, хоть она мне не нравится. Я смирилась с тем, что мне не уйти. Есть же люди, которые чувствуют себя неуютно в этом мире даже больше, чем я. Так я себя успокаивала.
Энданбар протянул руку к зеркалу и коснулся его поверхности бледной красивой ладонью. По зеркальной глади пошла рябь, как по прозрачной воде от дуновения ветерка. Сначала рябь была едва заметна, потом «ветерок» будто усилился, и рябь стала переливаться ровными и быстрыми волнами. Изображения размылись, почти ничего не было видно. Аркана взяла меня за руку, точно боясь, что я удеру или упаду в обморок. Нет, я стояла спокойно и смотрела на меняющееся зеркало, в ступоре. Уже ничему не удивляешься – выдумывала и похлеще…
Гибкие длинные пальцы Энданбара вытянули из поверхности тонкую серебряную нить – такую же, из которой появилась Аркана. Он намотал нить на палец, и она змеей поползла по его руке, опутывая кисть, запястье, подбираясь к локтю. Интересно, это больно? Аркана, будто прочитав эту мысль, положила мою ладонь на зеркальную рябь. Я почувствовала холодок, словно прикоснулась к речной воде. Действительно, поверхность оказалась жидкой. Кончики пальцев легко скрылись в этой мутной зеркальной жиже.
— Давай другую руку, — сказала Аркана.
Я подчинилась. Обеими руками завязнуть в зеркале и уйти неизвестно куда – хороший конец для сумасшедшего! Энданбар уже по шею исчез в нитях. Аркана тоже положила руку на поверхность, и мутная серебристая тень поплыла по ее руке.
— Теперь мы с тобой не расстанемся, — тихо пообещала она, — никогда.
Холод. Меня окутывал странный холод, но не было страшно – не тот это холод, которого стоит бояться. Похож на лесную прохладу летней ночи или на ручейка весной.
Энданбар шагнул в зеркало и исчез. Потревоженная рябь отразила его черный силуэт и мгновенно срослась за ним.
— И где он теперь? – спросила я, понимая, что вопрос глупый.
— Сейчас увидишь, — улыбнулась Аркана.
— Это смерть?
— Нет. Это жизнь.
Еще секунда – и мы вместе шагнули в зеркальную грань. Холодок расползся по телу как морская волна, и эта волна внесла нас в незримое темное пространство.
— Энданбар! — тихо позвала Аркана.
Никто не ответил. Она по-прежнему держала меня за руку, и от ее кожи веяло холодом. Но так надежнее – наши ладони будто приросли друг к другу. Теперь мы точно никогда не расстанемся…
Полузабытый образ вдалеке – любимый и родной. Только успеваю руку протянуть в немой и слабой попытке удержать. Или еще раз послушать смех, заглянуть в глаза, считать с лица улыбку… мелькнул и растаял, будто мираж. Я пошатнулась и, наверное, упала бы от слабости в коленках, если бы не Аркана. Земля плывет из-под ног. Чернел коридор, и лишь зеркальные блики являли собой миражи чьих-то лиц или сполохи снов – забытых, сбывшихся, воскресших или вовсе невидных.
До поры мы этих бликов не трогали, стороной обходили, и я чувствовала только руку Арканы в своей ладони, холод зеркальной пелены и живое тепло одновременно.
Впереди маячила тень. Энданбар. Он мелькнул за бликом, и мы последовали за ним. Тьма вокруг становилась почти осязаемой и налипала на нас, как прежде жидкие зеркальные нити. Мы вдыхали ее, чувствовали ее вкус – горько-влажный, даже улавливали болотно-сыроватый запах.
Когда коридор заканчивался и оставался последний блик на пути, Энданбар шагнул в него и растворился. Мы с Арканной последовали его примеру, не колеблясь – что нам терять? И вдруг – будто ныряешь в ледяную воду: тело пронзает тысяча иголок, и резко понимаешь, что жив. Вода подхватывает. Забываешь, как дышать. Чтобы не замерзнуть, начинаешь энергично работать руками и ногами, постепенно согреваясь. И вот, вода кажется теплее, и ты будто просыпаешься от оцепенения и сна, которым была вся предыдущая жизнь.
Вода вокруг. Точно в невесомости качаешься в волне, боясь открыть рот, и держишь в груди остатки дыхания. В глазах темнеет, но холод проходит, вода массирует тело… где-то наверху размытый луч. Плывешь к нему в последней надежде на спасение. Солнце полощется в воде – теперь ясно видишь белый блик, расходящийся кругами во все стороны.
Разорвав собою водную гладь, наконец, отпускаешь выдох. Неужели жива? Странно… холодно и сердце бешено бьется. Рука Арканы все еще крепко держит мою ледяную ладонь. Зеркальную пленку смыло водой. Или это мы вынырнули из поверхности другого зеркала? Вода вокруг серебристая и прозрачная.
Утро. Меня не удивляет этот факт, хоть уходили мы ночью, а времени прошло, по-моему, немного. Солнце, а не луна. Лес, а не город вокруг. Светло, тепло и хорошо. В лесу, среди зелени, за стенами деревьев мы в безопасности, вдали от мира. Из леса веяло прохладой, на зеленой траве серебрилась роса, и казалось, что сюда не доберется ни огонь, ни погоня, ни шум, ни страх. Видел ли ты солнце – веселое, полное жизни, отмытое дождями? Дышал ли свободой ветра, идя по лезвию ножа босиком? Умел ли говорить не словами, а образами, видеть ноты в цвете, слышать музыку лиц? Сиял ли так ярко, чтобы затмить собою нежный восход? Умел ли быть солнцем? Нет, не умел. Ничего этого не умела я, но почему-то здесь и сейчас казалось, научиться этому легко.
За деревьями мелькнула тень. Нет, это не Энданбар – он рядом с нами. Это рыжеволосый парень в ярко-зеленом плаще. Солнце грелось в его медных волосах, светлая улыбка озаряла молочно-бледное, нечеловеческое лицо. Не видела я таких прекрасных лиц.
— Здравствуй, — он подошел к нам и пожал руку Энданбара, — спасибо за доставку. Помнишь, я обещал прислать проводника?
Может быть, когда-то во сне… обещал. Может быть, не помню. Да и неважно теперь. Главное, ты здесь – я больше ничего не боюсь. Ты откроешь дверь, которой раньше не было – дверь в стене; стена вокруг, чтобы охранять мой мир от вторжений. И теперь дверь открылась, и я пришла к тебе.
— И мы больше никогда не расстанемся, — улыбнулась Аркана, озвучивая конец моей мысли.
— Жаль, не всегда мы так хорошо понимали друг друга, — произнесла я.
Тяжело было в этом признаться.
— Ты пахнешь дождем… кристально чистым, звенящим серебром дождем, — сказал хозяин, — в моем лесу никогда не бывает дождя.
— Может, стоит добавить разнообразия? – посоветовал Энданбар. – После дождя и трава зеленее, и дышится легче, небо ярче…
И лишь после дождя можно увидеть радугу.
Послесловие
Лесная тропинка то резко поднималась вверх, то ускользала из-под ног тонкой серой ленточкой. Ярко-зеленые листочки на ветвях деревьев мягко щекотали лицо. Конец мая, рождение весны – настоящей, яркой, пьянящей. День пасмурный, хотя утром сияло солнце…
Под уютным зеленым пологом леса на «лысой горе» четыре фигуры – высоких, стройных, длинноволосых. Их голоса весело звенят серебристым смехом и будто играют с ветром. Сами эти создания кажутся невесомыми, воздушными, словно не касаются земли. В них бурлит молодость, любовь, жизнь. Они рады каждому дню, каждому лучу солнца или каждому пушистому облачку, проплывающему по небу. В их сердцах весна, и они живут ею, упиваясь каждой минутой.
А сколько песен они знают! Они пели свои собственные: о ведьме, о ветре, о свете и тьме, о рабстве и свободе, о небе и луне, о демонах и крестоносцах… их голоса чарующе вплетались в аромат леса.
И ты среди них – такой же молодой, свободный, на пороге новой жизни, которая сама жгла старые мосты и открывала множество новых дверей. Ты ничего не знал, но был счастлив – счастлив встретить новую жизнь в молодых красивых лицах, новых голосах и песнях, в новой музыке и новых стихах, в новом течении дней и новых трудностях. И в новом понимании себя.
Смотри – перед тобой свобода, окрашенная в синий, перед тобой мрак одиночества, но ты не боишься темноты, а позади – туман размытых лиц, звон упреков, смех в спину. Оставь мир, где твое поражение было их победой, твой взлёт – их падением, твой смех – их слезами. Не бойся падать и вставать, смеяться и плакать. Теперь ты свободен.
Ты запел – раньше никогда не слышал своего голоса, и вдруг он тебе понравился. Он органично вплелся в хор чистых, звонких голосов, поющих старые любимые песни.
До конца дней будешь хранить это воспоминание, как одно из самых светлых в жизни…
