— Зачем ты спас меня?
Он теребил угол какой-то тряпки, служившей простыней.
— В этой жизни остался человек, которого я люблю, но ему неважно, жива я или нет. Зачем ты меня спас….
Каждое слово – удар в сердце. Он физически ощущал боль в груди, словно сердце протыкали штыком, который после нанесенного удара опять вырывали и вгоняли еще глубже, с большей жестокостью.
— Я люблю тебя, ты любишь его, он любит другую и взаимно. Всего одна нестыковка: тебе надо полюбить меня.
Бог знает, как тяжело произносить это спокойно!
— Я бы с радостью, но, наверное, уже не смогу. Больше не могу бросаться этим словом. Прости.
— Жизнь только начинается, у тебя все впереди, — он понимал, что говорит глупости, которым никто в глубине души не верит.
— Если б я умела жить!
Обессилев от слез, она заснула. Он прикрыл ее простыней и задул свечу. За окном нежный рассвет. В оранжево-розовом свете мерцает морская гладь, сливаясь с молочно-белым горизонтом.
Какое-то время он сидел рядом, охраняя ее вымученный сон, но стало тяжело находиться в маленькой комнате под крышей. Казалось, призрак горе-возлюбленного парит над спящей, нашептывая воспоминания о себе и издевательски ухмыляется ему.
Лестница с железными перекладинами ведет в небольшой коридор, а оттуда – в кухню. Если б остаться здесь навсегда, она бы забыла этого призрака! Любовь приходит с годами, а счастье – с привычкой, Он знал, что не сможет ждать, не выдержит холодности той, для которой живет. Устроит ли его такая любовь? Когда к нему привыкнут, как предмету мебели…
Старый маяк пустовал много лет. Мало кто догадывался о существовании подобных мест. Он не помнил, по чьей наводке пришел. С трудом помнил, как принес девушку сюда. Слава Богу, все позади. Она успокоится, проплачется и продолжит жить.
Напряжение сказалось – он заснул, сидя за столом, склонив голову на сложенные руки. Сон был беспокойным, а сны – кошмарными.
— Давай останемся здесь навсегда, — предложил он ей утром.
Она покосилась на него недоверчиво: он — общительный, окруженный друзьями и красивыми девушками, откажется от всего и останется на заброшенном берегу, а пустом маяке?
— Понимаешь, это все равно, что одному – ведь я… в общем, что есть, что нет.
— Для меня сейчас важна только ты.
Она снисходительно улыбнулась: вот именно, «сейчас». Его взгляд ответил: но и его не будет в завтра. Она отвела глаза. Еще немного, и они начнут общаться без слов и взглядов. Стоит только отмести налет мира и уяснить, что они здесь одни.
По ночам луна не давала ей уснуть. Штор нет, спать невозможно. А что еще делать, она не представляла. Другой человек в этом необычном доме тоже не спит. Можно спуститься и выпить чая. Но почему-то не могла. Сложно оставаться друзьями, открывшись настолько. Она знала о его чувствах, он знал об отсутствии этих чувств.
По дому она не скучала. Даже не вспоминала о нем и не думала о людях, которые любили и ждали, надеясь когда-нибудь увидеть дочь и сестру живой. Шли дни, и сердце становилось все жестче. Здесь никто не найдет. Нехорошо, если смерть разлучит, не дав попрощаться…
Глаза ее опустели, руки дрожали, она и днем как лунатик. В голове одна-единственная мысль: «зачем?» Она обязана ему жизнью. Раз уж он спас ее для себя, лучшей благодарностью было бы посвятить жизнь ему. Но она не чувствовала себя должницей. Скорее наоборот – это он обязан что-то сделать с вырванной неизвестно у кого жизнью, дабы спасенная перестала сожалеть о возвращении. А что он мог сделать? Вместо сближения, они устыдились наготы чувств и прятались друг от друга.
Он сидел за кухонным столом, листая тетрадь, найденную в комоде. Тетрадь очень старая, неразлинованые страницы пожелтели от времени, но не стали ветхими – бумага славная, не то, что сейчас. Черная кожа обложки слегка потускнела и обтрепалась, но в целом выглядит достойно. Тетрадь явно берегли и обращались с ней аккуратно. В ней были записи жены моряка: дневник пополам с набросками писем. Иногда и стихи попадались, и кулинарные рецепты, и даже рисунки, в которых без труда можно было узнать парус, волны, якоря и пиратские флаги. Казалось, флаги изначально были не пиратскими, и лишь потом неуверенной рукой дорисовывались скрещенные кости и череп. Последним заштриховывался фон.
Записей он не читал: ему стало неловко подслушивать чужие мысли. Неважно, что женщины, писавшей эти строки, давно нет на свете, неважно, что рука, рисовавшая пиратские флаги и кудрявые волны, давно уже тлеет в могиле. Ведь когда-то она жила вырисованными здесь чувствами и описанной здесь надеждой. На долю секунды он подумал, что эта тетрадь приоткроет завесу женской души, поможет найти ответы на какие-то вопросы, поможет решить, как вести себя, узнав непонятные ему чувства. К этому предвкушению тут же примешался внятный страх узнать о себе много неприятного. Когда-нибудь он решится и прочтет, а пока это чувство страха пополам с надеждой щекотало нервы и воодушевляло.
Наверное, остаться здесь – не лучшая идея. Она права – он перегорит. Сам ненавидел себя за это. Интересно, а какой тот, другой? основательный, невспыльчивый, за слова отвечает? И, наверное, выглядит иначе. Каким нужно быть, чтоб тебя любили?
Она почти не ела и исхудала вконец. Ему приходилось нелегко: ловить рыбу далеко от берега и готовить ее самому. Есть в основном тоже, но это отдельный разговор. Кстати о разговорах.
Поговорить он пытался. Объяснял, что надо есть, чаще бывать на воздухе, при солнечном свете. Морской бриз полезен, а спать полдня и сидеть в душной комнате вредно. Она выслушала, а потом спросила:
— И зачем?
— Чтобы жить, — потупившись, ответил он.
— Я живу. Сижу с тобой на берегу, дышу морским воздухом, ловлю солнечные лучи. Только не знаю зачем.
Пенистые волны плескались у берега. Солнце то пряталось за редкими серыми тучками, то вновь ослепляло.
— Расскажи о нем, — процедил он.
Она взглянула на него искоса.
— Раз попросил, значит готов слушать.
Из ее вялого рассказа он узнал, что и ожидал: призрак сильно отличается от него.
Женщину из тетради звали Мариной — даже имя морское. Она жила с отцом в этом маяке, и вся жизнь ее была связана с морем. Отец ее в далеком прошлом служил моряком. Знала ли она мать, из записей непонятно. Зато часто упоминалось о человеке, которого Марина ждала из дальнего плавания два года. Когда он вернулся, они поженились. Но супругой моряка быть непросто – впереди маячило еще не одно путешествие, и Марина знала, что будет ждать еще не один год. Однажды муж отправился в плавание, из которого Марина его так и не дождалась. Люди говорили, что корабль затонул, был-де сильный шторм в тех краях, да, наверное, весь экипаж погиб. Марина долго в это не верила, а отец обвинял ее, что она потакает безнадежности.
— Неужели так и не вернулся? – вздохнула она.
— Больше тетрадей я не нашел, наверное, эта последняя. А может, единственная…
По вечерам при тусклом свете свечи он развлекал ее чтением этого дневника. Их уже не волновало, что они подслушивают чужие мысли, они были уверены, что Марина простила бы их. Ведь они совершенно незнакомы и не пересекаются даже эпохами.
* * *
Однажды, оставив лодку за скалами, он увидел силуэт возле маяка. Потрепанный плащ реял на ветру, человек то и дело прижимал его руками к туловищу, что выглядело комично. Едва рыбак попал в поле зрения пришельца, тот заговорил:
— Здравствуйте, юноша. Я живу за скалами. Там обитаемые земли, да будет вам известно!
Тон и манера не понравились ему, но он ответил на приветствие.
— Давно вы здесь? – осведомился пришелец.
— Давно.
— Один?
Он не успел отделаться от визитера: из-за маяка вышла она. Поприветствовав даму, гость шепотом обратился к молодому человеку:
— Нужно срочно увозить ее отсюда, иначе она умрет.
— А может, я хочу умереть?
Пришелец вскинул брови и перевел взгляд на юношу, укоризненно качая головой:
— Неужели не видите, ей нужен элементарный медицинский уход!
— Какие все заботливые стали! — хмыкнула она, проходя мимо гостя, — где вы раньше были, когда хотелось повеситься?
Она подошла к рыбаку и обняла его за плечи. Он, в свою очередь, притянул ее к себе, и оба уставились на пришедшего.
— Вот что, дорогие мои, — гость раздул ноздри, — этот маяк – не избушка в глухом лесу, береговая охрана давно держит под контролем это место, так что вам лучше убраться поскорее.
— Что ж они нас не заметили, раз все под контролем? – спросил он. – Мы здесь уже пару месяцев…
— Не волнуйтесь, я порекомендую усилить контроль, — пообещал пришелец.
— А мы не волнуемся, — она вскинула голову и улыбнулась, — пусть придут, штраф назначат – рыбой оплатим.
И оба засмеялись. Гость махнул рукой и поплелся прочь, бормоча ругательства.
Он был рад всему: внезапной разговорчивости, нагловатому тону, объятию, тем более смеху. Обоим все равно, что будет дальше. Они начали привыкать к такой жизни. Уже не избегали друг друга, как в первое время, гуляли вдоль берега, выбираясь за скалы. Он читал ей свои стихи – резкие, четкие, каждая строка словно кинжал. Она не могла с уверенностью сказать, о чем они, но всегда ждала их. Говорила, что ей нравится манера чтения – не слишком выразительная, лишенная пафоса, насмешливая.
— Выплескиваю все, что душу рвет. То, о чем пишу, не возвращается.
— Но так может уйти и хорошее…
— Пока хорошо – надо жить и наслаждаться, а если плохо, надо отписываться. Легче станет. Не всегда стоит кому-то это показывать. Все делаешь изначально для себя.
Ему не хотелось знать, как она понимает его стихи – боялся, что упрощенная трактовка разочарует, и яркие чувства поблекнут. Так он мерил глубины душ: если человек сложный, предлагал «почитать стишки» и что-нибудь сказать о прочитанном. Зачастую критика обнажала понимание. И он успокаивался или разочаровывался. С ней другое дело. «Нравится» вполне достаточно.
Она же делилась с ним, как слышит этот мир. Как звучат его улыбки. Такое восприятие для него ново, но в целом понятно – стихи ведь создают музыку и даже имеют цвета. Она рассказывала, что ехидная улыбка похожа на скрежет струны, открытая улыбка звенит колокольчиком, грустная тихо падает как перышко и, наконец, затихает совсем. Хлесткий взгляд напоминает звук летящего ножа или брошенного дротика. Нежный – песня малиновки. Цепкий взгляд похож на обдирание скотча со стены.
Он успокоился: такой человек не мог понять стихи поверхностно – скорее, он бы стал тем самым хорошим автором, который умнее себя самого.
* * *
Ее разбудили голоса за окном. На берегу какие-то люди и он среди них. Она не слышала, о чем, но говорили спокойно. Вскоре люди ушли, а он вернулся в маяк и поднялся в ее комнату.
— Все-таки придется уйти, — он невесело улыбнулся.
— Ну, придется, так придется… гость накапал?
— Видимо. Ребята нормальные, об этом маяке и думать забыли. Спросил, можно ли приезжать на выходные. Говорят, можно, пока не снесут.
Они ушли, когда чуть стемнело, взявшись за руки.
— А как звучат сумерки?
— Как распускающиеся цветы, — ответила она, — хотя нет, в обратном движении. Как летящая ткань.
Он прислушался. Действительно, можно уловить легкое движение, едва различимый шорох. Приятно идти вдоль берега, путаясь в этих тканях, прислушиваясь и смеясь, когда находили различия. Скоро поблизости перестанет шуметь море, и будет слышно лучше.
— Я взяла Маринин дневник, — сказала она, — страшно думать, что маяк снесут. Я привязалась к нему, неохота уезжать…
Он молчал и против обыкновения не смотрел по сторонам. Наверное, ждал от нее других слов, но она их так и не произнесла.
Те, кто не ощущает боли вследствие привычки к ней, остро чувствуют счастье и умеют наслаждаться им. Любовь такого человека – дар, которого не достойна. Его сердце полно сочувствием и милосердием и, конечно, она ни на минуту не забывала, как любима.
Ее любовь была такой же, только досталась не ему. Другой тоже счел себя недостойным. Какое-то время старался удерживать сокровище в дрожащих руках, любуясь им, удивляясь и чуть не плача от умиления. Но груз любви тяжел. Сердце не разбилось – она запретила себе штампованные фразы. В другой раз думать надо. Но в глубине души понимала, что другого раза может не быть. Вряд ли кто-то постучит в запертую дверь. Вот он постучал и получил в ответ не то, что заслужил, а те же дрожащие руки и неловкий «бросок». «Все в порядке», — сказали его глаза. Любящее сердце подобно маяку, что мягким светом укажет путь во мраке и бурном море житейском. Огонек будет светить только для нее, чтобы ее корабль не разбился о прибрежные скалы.
