Рассказ «Сильные мира» — о бывшей гимнастке, ставшей инвалидом после травмы позвоночника, но сумевшей поставить себя на ноги. Гораздо сложнее оказалось восстановить отношения с любимым человеком и научиться жить по-новому в мире, где все осталось прежним.
***
Несколько лет назад, в конце августа, я уехал к деду на остров Т**. Остров почти заброшен и представляет собой вымирающий вид русской деревни с той лишь разницей, что окружен водой. Делать там решительно нечего, если вы общительны и любите развлечения. Чтобы сходить в кино или в кафе, надо выбираться в город на катере. Город — одно название, больше напоминает поселок. Мне в ту пору хотелось тишины и одиночества. Лучшего места не найти.
Дед мой – человек боевой, но в какой-то момент решил поиграть в старичка. Перенес два инфаркта. Отец уговаривал его переехать к нам, но тот ни в какую. Оставлять его одного я боялся. Подумывал перебраться к нему и зажить на острове тихо-мирно, одиноко и скучно. Вопрос, как и чем. Одно дело – отдохнуть месячишко, другое – похоронить себя заживо вдали от цивилизации.
Лара появилась так неожиданно, что я напрочь забыл детали. В один из августовских вечеров я развлекался тем, что катался по озеру на баллоне, отталкиваясь от дна старым веслом. Вода уже прохладная для плавания, да и воздух к вечеру остывал, так что отфыркивающаяся голова в воде, привлекла внимание сразу.
— Откуда ты? – без предисловий обратился я к девушке.
— С того берега, — голова развернулась и по возможности кивнула в противоположную сторону.
Я присвистнул.
— Ты пловчиха?
— Бывшая гимнастка. Теперь только плавать могу.
Миновав мое колесо, девушка выбралась на берег, и тут я заметил за ее спиной рюкзак. Пловчиха была в гидрокостюме, который позволил мне рассматривать точеную фигуру секунд пятнадцать. Сняв костюм, девушка осталась в закрытом спортивном купальнике, который почти не намок.
— Не мерзнешь после таких марафонов?
— Мерзну. Потом иду домой быстрым шагом. Бег теперь не про меня.
Я счел бестактным расспрашивать и стал что-то рассказывать о себе, о дедушке и о местных жителях.
— Я здесь недавно, — призналась Лара, — к бабушке приехала. Совсем она плоха стала, волнуюсь.
Спросил, кто ее бабушка и, услышав ответ, почему-то обрадовался – знаю, мол.
— Немудрено. Тут, наверное, все друг друга знают.
— Пойдем, с дедом познакомлю, чтоб и ты знала.
К моему удивлению, она согласилась. Пресыщенный уединением дед гостье обрадовался. Отправил меня в подвал за вареньем, а сам налил даме сто грамм «для сугрева». Я большую часть времени молчал, а дед нашел с гостьей общий язык. Она рассказала, что увлеклась плаваньем после травмы позвоночника – упала с брусьев и целый год не могла ходить, но с приговором пожизненной инвалидности не смирилась. Сама поставила себя на ноги.
— Жесткая ты девушка! – после второй рюмки дед зацвел.
По лицу видно – характерная, но чтоб настолько… потряс меня ее рассказ и подвиги.
— Я не люблю никого ни о чем просить, обременять. Жизнь останавливается на полном ходу. Гимнастику пришлось бросить, но без спорта не могу. А плаванье для спины полезно. В августе холодает, бассейн только в сентябре открывается. Вот и решила потратиться на костюм, чтоб дольше плавать.
Частенько видел ее потом. Утром и вечером она плавала на дальние дистанции, днем бродила по острову с бабушкой. Отдать должное спортивной внучке, Лизавета Павловна действительно воспрянула. Это отметил мой порой впадающий в хандру дед. Пару раз я катал пловчиху на баркасе, провожал домой. С ней легко, хотя мы оба говорили мало.
Она немного прихрамывает, но упорно отмеряет по шесть километров в день. Мне хотелось почаще видеть ее, заряжаться трудолюбием и упорством, рассказывать о ней друзьям – я уже представлял, кому и что поведаю. Одно дело читать о таких людях, другое — общаться лично. Начинаешь верить в невозможное, и жизнь представляется иной.
— Сходили бы за грибами, что зря толочься, — буркнул однажды дед.
И мы последовали его совету. Набрали две больших корзины, вернулись усталые, но довольные. Лара помогла нам перебрать грибы. Дед готовить любит и умеет, но хозяйки все равно не хватает. Проскальзывала небрежность в мужской работе по дому, а уж о ржавеющей сантехнике и говорить нечего.
— От бабушки часто слышала: хозяйку видно по унитазу, — посмеивалась Лара, лихо раскраивая грибы и отбрасывая куски в кастрюлю.
— Вот нас и видно, — дед засмеялся, но в какой-то момент так закашлялся, что я подскочил. Он жестом посадил меня обратно и помотал покрасневшей головой.
Лара приходила еще несколько раз – часть грибов они с дедом сварили, а остальное заморозили. Однажды, вернувшись домой, я застал его и Лару за выпеканием пирожков. В деревне жизнь нетороплива, со временем обращаются настолько вольно, что поначалу трудно привыкнуть. Городской завод сохраняется дня три, а потом осознаешь, что торопиться некуда, успевать нечего и можно дарить жизнь близким людям и любимым делам.
Забавно наблюдать, как эти двое толкутся у старенькой плиты. Дед – степенно, но при этом суетливо, Лара – энергично, резко, словно у нее шесть рук. Она стремительна и конкретна во всем: в движениях, в речи, в суждениях. Она похожа на мальчишку, но даже хромающую не назвать ее нескладной. Выправка, походка, утонченность сразу заметны.
В сентябре, когда вечера стали темными и холодными, мы часто сидели у меня в саду, слушая песни в телефонах.
— Может, устроим как-нибудь музыкальный вечер? Попоем под гитару? – предложил я.
На вечер явилось человек пять, в основном парни. Лара пела песни, которые мало кто знал. Ее голос легкий, как ветер, его нельзя назвать высоким и надрывным. Она пела все одинаково спокойно, даже когда предполагались сильные эмоции. Но исполнение не казалось мертвым или непрочувствованным. Одного из ребят заворожил ее голос и буквально приклеил к острову. Ларе ухажер вскоре надоел – жаловалась деду на «олуха Царя небесного».
— А чего ты ерепенишься? – недоумевал мой старик. – Парень неплохой… только не отвечай, как положено!
— И не думала, — хмыкнула она, — просто не надо оно мне сейчас. По одному слишком убилась, а он того не стоит.
Дед кивнул и больше ни о чем не спрашивал. Я же узнал историю подробнее.
— Это он заразил меня равнодушием, отчаянием и пустотой. Стало страшно, когда осознала – затягивает! И он еще меня жизни учил!
— От него убегаешь? – предположил я.
— Он за мной и не гоняется, — она усмехнулась, — думать о нем не хочу. В общем, не та это любовь, на которой можно что-то строить. Болезненная зависимость, мучительное притяжение. Зачем я за жизнь боролась? Мозоли кровавые на хребте натирала, пот со слезами разбавляла, криком кричала, чтоб на ноги встать? Чтоб из-за этого придурка себя растерять?
Мы вышли из сада, слушая плеск воды неподалеку. В воздухе все отчетливее пахло осенью.
— Друзья женятся или работают как лошади, в кино сходить не с кем. Только в соцсетях пишемся. Ностальгия по старым временам.
Какое-то время шли молча вдоль берега.
— Из-за чего вы расстались?
Лара тяжело вздохнула и помотала коротко остриженной головой.
— Я, конечно, понимаю – что со мной ловить? Тупая спортсменка, скучная, поломанная, хромая. До травмы красотка была, а теперь… Все равно обидно! Был бы человек безразличен – шел бы он! Но тут…
***
После расставания с этим парнем Лара жила какое-то время у Наташи – бывшей жены брата. Она вышла замуж второй раз и собиралась переезжать к мужу, квартира большую часть времени пустовала. Лара, что называется, вошла во вкус: проведя там однажды выходные, стала проситься к Наташе при любой возможности.
— Было хорошо. Я много читала, готовила и ела – похудела из-за этого гада на три килограмма. Мне вдруг понравилось кулинарное творчество. Знаешь, появилась мысль: если когда-нибудь обзаведусь семьей, мужу будет приятно возвращаться в чистый, уютный дом и питаться не полуфабрикатами, а нормальной едой. Почему-то захотелось о ком-то позаботиться… наверное, женское естество.
Мы подошли вплотную к воде. Лодки на ночь оставляли на берегу, если погода позволяла. Под полной луной они выглядели зловеще и походили на обломки некогда богатых и красивых кораблей.
— Тренироваться начала, а то совсем забросила. Мелкие заботы отвлекают от мучительных мыслей. Хотя одиночество к ним располагает. Иногда поддавалась. Стала часто покупать вино и вермут.
Пока Лара была здоровой и перспективной, все с ней носились, все имело значение – режим, питание, сон. И не замечала, как это влияет на общее состояние, пока не поломалась и не лишилась всего.
— Знаешь, разное в жизни было, но такого – никогда. Жить – как это понимала и умела – не хочется. Вообще ничего не хочется. Хочется только его, а зачем? Но, слава Богу, послали и иди. Все решено…
Лара устала и предложила посидеть в лодке. Признаться, раньше не доводилось раскачиваться в чужом баркасе, не собираясь никуда плыть да еще и ночью.
— У Наташи нет интернета. А дома лезешь – там ли он, а вдруг напишет, а почему его нет, а где он, нашел себе очередную грелку? И ведь понимаешь, если напишет – наверняка чушь, из-за которой поцапаемся. Забывчивая стала – помню хорошее, а какой человек на самом деле и как сознательно причинял боль – забываю. Но извиняться никто и не думал, так что… Господь не допускал моих унижений.
Однажды, часов в одиннадцать вечера, когда Лара по своему обыкновению возилась на кухне, услышала мобильник. Номер незнакомый, но голос и интонации, конечно, сразу узнала. Его номер стерла после их финального разговора.
— «Ларочка, солнышко, поговори со мной, я так соскучился. Хоть минуту». А голос такой тоскливый, такой… не знаю, как выразить. В общем, сразу поняла: черное дело замыслил. Что с тобой, спрашиваю, рассказывай. Ничего, — отвечает, — все нормально. Ты трезвый? Да. Один? Смеется – нервно так, надсадно. Всегда один, говорит. Приезжай ко мне, — брякнула, — поужинаем, поболтаем.
Вокруг серебристая ночь, а из звуков лишь плеск воды. Тихи осенние ночи, не то, что весной. Лара оглянулась на лунную дорожку, поежилась и продолжила:
— Приехал через полчаса. Увидев друг друга, замерли. У меня аж сердце защемило – такое лицо у него… всегда мрачнее тучи, а тут совсем почернело, и боль в глазах утроилась. Я вроде обиженная и оскорбленная, не бежать же ему навстречу! И он остановился резко, замешкался. Я руку протянула – заходи, мол. Зашел, только дверь закрыли – сразу обнялись.
Многих друзей он в последнее время потерял – каждый месяц уходят из жизни мужики лет сорока-пятидесяти. А недавно повесился парень чуть за тридцать – не близкий друг, но пересекались иногда, пиво пили на фестивалях и концертах. Внешне у него все нормально было, но кто знает, что в душе? И этот туда же. Лара не ожидала от него таких помыслов, хотя и не удивилась. Самому к сорока, а ни семьи, ни любимой женщины, одна работа. А хотел ли что-то менять, Лара не знала. Взгляды на жизнь у них разные, его не переделать, а ей его схемы не перенять – видит, к чему привели. И жалко его.
— Винить некого, кроме себя, — я решил хоть что-то сказать.
Она вздохнула.
— Он находит. Прошли на кухню, сели, да так и сидели, молча. А мне хотелось его слушать. Точнее выслушать, вытрясти из него наболевшее, пусть бы он и меня обвинял и упрекал. Мне было все рано, лишь бы ему полегчало, лишь бы он себе во всем признался, выплеснул.
Но он молчал. Сказал только, что соскучился, что вел себя по-дурацки, наговорил, чего не следует и чего не имел в виду.
***
На следующий день мы договорились сходить в дом, где когда-то жил сосланный в эти места священник. Ни я, ни Лара там не были, хотя остров знаменит именно из-за батюшки. Говорят, к нему ехали со всей страны – за советом, за поддержкой, да и просто поговорить, побыть рядом. Остров крохотный, за час обойдешь. И храм есть в честь Николая Чудотворца. Как-то зашел туда и поразился чистоте, простору и ожидаемому деревенскому убранству. Все деревянное, а заходящие снимали обувь.
Ларе сказал об этом доме, видя ее суматошное состояние и желая хоть как-то помочь.
— А, слышала про этого батюшку, — улыбнулась она, — он Алексея Белова и Олю Кормухину поженил.
Я не ведал, кто такая Кормухина, и Лара просветила меня. Особых чудес в их свадьбе я не углядел, а вот в рождении ребенка в сорок лет и после бурного прошлого – пожалуй. Хотя всякое бывает.
— Вот именно, — вздохнула девушка, — почему бы и нет? Почему бы не с нами случаться чудесам…
Какое-то время помолчав, я спросил:
— Что же было дальше? Он же приехал…
— Да ничего, — опять вздохнула Лара, — я, конечно, влюблена была до одури, но не на все готова, как говорится. Хотя бы из самоуважения. В ту ночь он остался, мы часов до двух о чем-то говорили. Но не мой человек, а лишние проволочки душу рвут. Одно время боялась, что начнет ко мне ездить. Не дай Бог пьяный, на такси. Соседи не мои, скандал ни к чему.
У дома священника толпился народ.
— Приехали, должно быть откуда-то, — предположил я.
— Подождем. Мы-то можем в любой день прийти.
Сели на лавочку. Домик махонький, выкрашен в зеленый цвет, неподалеку сарай и крошечная постройка. Дорожка, цветник. Хорошо, уютно и просто.
— К тому же, у него жизнь веселая, я для него скучная, — продолжила Лара, — да с инвалидностью. Не объяснишь человеку, что многие вещи мне теперь нелегко даются. И в какой-то момент я почти смирилась. Портит картину хромая девушка.
— Что за бред! – встрепенулся я. – Гордиться надо такой девушкой! Какое-то время уйдет на адаптацию, но ты научишься с этим жить. Если смогла себя на ноги поставить, уж остальное раз плюнуть!
— Я тоже думала, что вправе собой гордиться, — Лара вытянула вперед руки и слегка потянулась, — но он считает иначе. Знаешь, теперь, когда слышу фразы вроде: надо было до свадьбы говорить, что у него то-то и се-то, — становится больно. Мне, представляешь? – голос ее дрогнул. – Будто мне отвесили пощечину. Значит, если ты больной или неполноценный, тебе не просто в этом мире не место, ты и на любовь не имеешь права! Какой бы ни был золотой, а связываться неохота. Оказывается, один твой вид вызывает негативную реакцию. Смущение, страх, отвращение. Ты намекаешь на то, что мир несовершенен, что в нем есть болезни, страдания и смерть. И твоя участь могла постичь любого.
Делегация выплыла из домика батюшки.
— Ребят, идите, пока новых не подошло, — обратилась к нам женщина в красной куртке, — вам долго выходить не захочется!
Мы вошли в дом осторожно и медленно. Не потому, что потолок цеплял макушку, и в комнатке не развернуться, а по иной причине, которой я тогда не смог сформулировать. Теперь думаю, из благоговения, от благодати. Тесно даже вдвоем. Темновато. Кровать и стол. Аналой с крестом и Евангелием. Иконами увешаны все стены.
Приложившись к кресту и Евангелию, мы молча разглядывали нехитрый интерьер, неловко поворачиваясь из стороны в сторону.
— Правда уходить не хочется! – тихонько рассмеялась девушка.
Я согласился. Переминаемся с ноги на ногу и молчим. Пока не пришли другие.
— Лар, что до любви, — поколебавшись, я решил вернуться к теме нашей беседы, — с людьми всегда проблемы, неважно больные они или здоровые. Проще завести зверюшку и носиться с ней. Не предаст, не кинет, тебя всякого любит.
— Вот он и завел, — засмеялась девушка, — такие люди ищут беспроблемной любви. Разумеется, ничего такого он мне не говорил, но… вообще герой нашего времени. Серьезно, не смейся! Подлец Фортунато.
— Дураком можно быть и с тремя вышками, — буркнул я скорее из чувства противоречия, — и никакое образование не научит любить.
Лара часто заморгала.
— Мне стало больно. Вообще руки опустились. Да знаешь, комплексы порой терзают. Думаешь, как прошла молодость, куда утекло время? Где ты был, даже когда здоровье не подводило? А теперь и не можешь никому нравиться, обычная жизнь с ее простыми радостями больше не для тебя. Танцы-шманцы, обнимашки-целовашки, все, чему иные не предают значения.
Болезнь – это одиночество. Она изолирует, отдаляет. Никому не хочется видеть боль и страдания, не говоря уж о том, чтобы разделить их даже с любимым человеком. Чувство неловкости и беспомощности. Бессилие ранит, особенно мужчин. Когда привык побеждать, помогать, чувствовать себя супергероем, а тут – не в твоей власти что-то изменить, облегчить жизнь человеку.
Она не смотрела на меня. Взгляд ее направлен вперед, где я решительно ничего не видел, кроме полосы озера.
— Неизвестно, куда бы он скатился, случись с ним такое. Спился бы или повесился? Легко быть героем, когда у тебя суперсила. Гораздо сложнее, когда ее нет.
Она горько рассмеялась.
– В некоторые моменты – особенно когда влюблен, — ты наиболее уязвим. И каждое слово может убить. Я — оголенный провод, открытая рана. Хочется от всех убежать и реветь в сорок ручьев.
Посидев еще немного, мы ушли. Заглянули в храм, поставили свечи, разбрелись по разным углам, а потом опять присели на лавочку, напротив окна.
— Теперь мне хочется доказать всем, что я чего-то стою, — призналась Лара, — что не зря вернулась в эту жизнь. Знакомая певица сказала: выйти на сцену – не цель. К зрителю выходят, чтобы что-то сказать. И это что-то должно быть по-настоящему важным. Вот я теперь понимаю, что остаться в живых мало. Надо что-то больше. Сказать или сделать.
— Утереть нос придурку?
— Да нет… хотя изначально, быть может. Где-то на подкорке – ты обо мне еще узнаешь, услышишь, пожалеешь! Но это просто пинок. Возможно, за тем он и нужен в моей жизни. А то сидела бы и гордилась, какая и сильная и волевая! На деле ведь ничего – даже не чемпионка! Но миллионы других ничем не лучше, а кто-то их любит, заботится. И автоматически сравниваешь себя с каждой – его, не его, неважно. И всегда хуже всех и ничего недостойна. Нашелся тот, кто посмеялся над самым дорогим...
Когда мы вышли из храма, Лара вдруг расплакалась, да так надрывно, что долго не могла успокоиться. Пыталась что-то сказать, но голос хрип, срывался, превращался в дрожащий шепот. Я неловко обнял ее за плечи и сказал, что этот выплеск полезен. Скоро ей полегчает. И вообще, она – молодец. Я горжусь, что знаком с ней.
Когда мы вернулись, дед выскочил навстречу. К тому времени Лара уже успокоилась, но выглядела заплаканной и с трудом говорила.
— Дед, налей даме водки, — без предисловий рубанул я.
Тот, ничего не спрашивая, удалился на кухню.
— Прости меня, — прошептала девушка, — не хотела таких истерик…
Я отмахнулся.
– Валерьянки дать?
— Это что, благодатью вас так пришибло? – явился дед с граненым стаканом на четверть полным красной прозрачной жидкостью.
— Может и ею, — хмыкнул я, не поправив, что пришибло не нас, а только Лару.
Она взяла из дедовых рук стакан и сделала глоток.
— Водки нет, — извинился мой родственник, — рябина на коньяке. Лет тридцать стоит. Еле открыл.
— Сладковатая.
— Крепкая, так что немного налил.
Лара улыбнулась. Потом засмеялась, но я не был уверен, что это не истерика.
Гостья сидела у нас, пока не пришла ее бабушка.
— Волнуйся тут – то ли заблудилась, то ли утонула!
Знала ли Елизавета Павловна, что волноваться надо из-за нежелания внучки жить? Просыпаться по утрам и протаскивать себя сквозь дни — такие однообразные для других и полные испытаний и опасностей для таких, как Лара. Таких, которые незаметно для всех несут свой подвиг, напоминая нам вовсе не о том, как несовершенен мир, а том, как мы нужны друг другу. О том, что большинство из нас не умеют быть счастливыми, имея для этого все. О том, что для многих жизнь превращается в трудовую повинность независимо от того, насколько мы активны, общительны и как много у нас впечатлений. О том, что настоящая любовь не знает ограничений и вопрос не в том, достойны ли мы, а способны ли на нее.
2014