Печатный и начитанный тексты незначительно отличаются друг от друга. Видео примечательно тем, что появилась заставка.
Сорок лет ума нет и не будет – это о нем. И почему? Вроде рос умным, вырос тоже ничего. Приехал из провинции, поступил на престижный факультет. Женился – правда, не на той, которую любит, наверное, до сих пор. Во всяком случае, жалеет, что не с ней. С ней все было бы хорошо. А с той не сложилось. Зато сын есть, только не видит его почти. И супруга бывшая видеть не жаждет.
Второе высшее получил в столице. По уму и по ремеслам. И книжный червь, и на все руки мастер. Домовитый, внешне интересный – девушкам нравится. Казалось бы, все при нем, а бабы сбегают. Сначала говорят, что он чуть ли ни святой – как, бедный, в таком мире живет? Клянутся, что все ради него сделают, он-де самый лучший. А потом – ты мне мозг вынес. Было бы что выносить, глупые животные!
Женился второй раз уже в тридцать пять. Познакомились, и сразу постель. Точнее, палатка. Хотелось отвлечься на фестивале – у него тогда невеста хворала. В итоге бросила его, а фестивальная утешила. Жил с ней пару месяцев, а потом она заявила, что не видит перспектив их отношений – он-де загруженный и непозитивный. Через год позвонила и сказала, что недооценила, просилась в гости. Однако долго не гостила – сама стала загруженной, депрессивной, такой ему не понравилась.
Сколько раз пытался осупружиться и все никак. Ссорились, мирились, опять ссорились, но он обнимал и целовал, и конфликт исчерпывался. А потом вдруг – дом пуст, телефон молчит.
— Так и скажи, что у тебя другой! – звонил, пытался «выяснить отношения».
— Я никого ни на кого не меняю, просто ты мне мозг вынес!
Через три год опять принесло фестивальную. Нашел невесту в хороводе. Хозяйка так себе, дома неуютно, пилит на виолончели Прокофьева, будь он неладен. Хомяков его продать хотела. Простая такая!
Главная иллюзия молодости, особенно если ты хорош(а) собой: всегда найду получше, один (одна) не останусь. И вот тебе уже за тридцать, все друзья и одноклассники с семьями и детьми, а у тебя ни получше, никого вообще. Усталость и сговорчивость, хотя к одиночеству привык. И поженились. Расписались, точнее. А так – живут, как жили. Год прошел. Потом уехала жена в родные края, да так и не вернулась. Тоска, алкоголь, хомяки и пустой дом. Сайты знакомств. Свидания все больше напоминают допрос. Оказывается, многое произошло в его жизни. И не обо всем хочется рассказывать. О бывших тем более.
Потом к жене ездил, мирился, возвращался домой, напивался и звонил, опять мирился. И она этого хотела, если верить ее словам. А верить женщинам нельзя, ему ли не знать! В конце концов разбежались навсегда. Ей из замужа невтерпеж – тоже мозги не выдержали, наверное.
И вот уже тридцать девять. Девушка, с которой жил полгода и с которой строил планы, которую сделал смыслом своей жизни, ушла. Много раз порывалась, но ее останавливали те же слова и поцелуи. Познакомил с родственниками, знакомился с ее. Делал ремонт в ее квартире, она пекла ему пироги. До сих пор никто такого не делал, кроме бабушки и мамы. И многое в ней его раздражало, но он готов был с этим мириться. Привычка у него вредная – в людях ошибаться. Двадцать баб за десять лет, а так и не поймешь, что у них на уме. Почему ни одной нормальной не попалось?
Совсем, ни разу?
Что общего в ваших неудачных романах? Вы. Может, в нем все дело? Ведь с другими эти его девчонки нашли свое счастье…
* * *
Когда молишься, — читала она в православной группе в соцсети, — добавляй…
А, ну знаю, если будет на то Твоя святая воля. Господи. Нет… чтоб Господь дал силы удержать то, что Он дает, ведь иной раз мы получаем просимое, но оказываемся либо не готовы, либо слишком беспечны…
Почему-то не задумывалась об этом. Нечасто она что-то просила, потому и задумываться не приходилось. Теперь-то что просить? Ни семьи, ни здоровья, ни квартиры, ни интересной работы. В храме – другое дело, служение.
Инвалид детства, но умудрилась получить высшее образование и даже престижное. А работала за копейки в поселке городского типа, с детьми. Потом и это надоело. Устроилась в фотоателье в том же поселке. Что храм, что работа – от дома два шага. А дома – родители. Болезнь мало способствовала общительности и карьеризму. Впрочем, как и удаче в личной жизни. Хотя выходят замуж и колясочницы, и слепые. И лишний вес не мешает, и невзрачная внешность. Она не красавица, но когда другие проблемы есть, об этом мало беспокоишься. Просто влюбилась однажды сильно, да еле отошла. Ничего и никого не хотела. И как-то незаметно годы прошли. Вера помогла ожить, а с Богом ничего не страшно. Да вот теперь не уверена, что с Богом.
— Порой думаю, — призналась она батюшке после исповеди, — упади я тогда, покаяние было бы сильное, глядишь и из мира ушла бы… а теперь – тащишься по привычке в храм и к спасению равнодушна совершенно…
Батюшка знал про ее мучительную влюбленность, но без подробностей.
— Нет, о таком лучше не думать, — вздохнул он, — мы себя совсем не знаем. Пока хоть так держишься, а если бы – кто знает. Он бы тебя на дно утащил, жизнь сломал и все равно ничего не построили бы.
С годами не становимся умнее. С одной стороны, в восемнадцать достаточно общности интересов, чтобы влюбиться. А теперь никакой общности кроме веры не надо. Сколько бы ни было общего, оно не сплотит, если не будет главного. Зато в восемнадцать она бы точно не влюбилась в человека старше себя на десять лет, который врет, пьет, спит со всеми подряд и матерится не потому, что иных слов не знает, а потому что такая лексика — его осознанный выбор. И падать никуда не надо – после нескольких встреч перепачкалась.
— А если б ты с ним переспала – застрелилась бы от отчаяния и пропала бы совсем, – пророчила мама.
Пророчества ведь не столько о будущем, сколько о прошлом. Мама права. Та же самая мысль пришла девушке в голову, когда она еле вырвалась из этой бездны. Шла домой, понимая, что больше не увидит его. Чуть помедлила на пороге, оглянулась, понимая, что уходит навсегда. Все изначально понимали, что ничего сложиться не могло. Эти люди суть плоть. Он других отношений не ведает или не верит, что они существуют, как ее мама не верит в наличие нормальных мужчин. 35-летний сосед с их семьей не здоровается, потому что папа его слегка приколол. Он это умеет, но безобидно.
— Ладно, баба глупая, но этот! – бушевала мама. – Где они, нормальные мужики-то, смотреть не на что! Пузаны и маменькины сынки.
А этот не такой, — мысленно отвечала девушка. Симпатичный, спортивный, руки золотые, да толку? Душа, как решето, никого в себе не держит. И еще над ней смеется, что самое обидное. Никогда девушка обидчивой не была, но его цепляния к ее вере такой горечью отравили сердце, что долго еще не могла думать о нем спокойно.
Да, гигиена души – не пустой звук, она это на своей шкуре почувствовала. А раньше… не осуждай чье-то прошлое – не знаешь своего будущего.
Теперь бы вернуться. Кажется, удалось вытравить из души тление. Простить и примириться. Не видеть хотя бы. Не вспоминать пока не получается. Если бы она изначально знала о нем то, что знает теперь, никогда бы не влезла в его жизнь. Но ведь не жалеет, что влезла. И свою глупость вспоминает, как один из немногих моментов счастья. В восемнадцать счастьем было петь с любимым в лесу, а в двадцать восемь – целовать пьяного мужика и слушать, какая ты красивая. Деградация налицо.
Почти два года прошло. Вытравить-то вытравила, будто вместе с душой. Ничего не осталось – ни любви, ни веры, ни покаяния. Зияющая пустота. Мелькали мысли уйти вовсе, да страшно стало. Три месяца не причащалась, и еле пережила. Сама себе врет. Кого-то из себя строит, а Кого пытается обмануть? Он же видит сердце до последней глубины! Не выжить так, одной, без помощи Вышняго. Пусть хоть привычка, проходит окаменелое нечувствие, она столько читала об этом и столько слышала! Вот, сподобилась примерить…
* * *
К сорока привыкаешь терять друзей. Вот и он поубивался денек, да не отказался ехать на отпевание в село Гадюкино. Никогда в этом храме не был… живет в этом районе человечек знакомый. И в храме поет – может, как раз в этом.
Народу полно. Давно заметил, когда молодых отпевают, храм битком. Так плотно обступили гроб, что певчая еле протиснулась. Встала в ногах усопшего и по возгласу батюшки запела нежным, красивым, почти юным голоском.
Он узнал ее по голосу, хотя никогда не слышал, как она поет. Сам когда-то пел в хоре, в период массового воцерковления в девяностые. Даже однокашник у него священник. Связи остались. С церковью, а не с Богом. С Богом он и без посредников пообщается. Да все чаще это общение сводилось к просьбам не мешать. Не вмешиваться. Видать, Бог и впрямь – ревнитель. Так все и разваливается. Сам раздолбай и жизнь раздолбанная.
А девочка эта – милая, неземная, из другого мира, из другого теста. Все девки у него на одно лицо, и эта вписалась – только внешне.
— «И вижду во гробех лежащую по образу Божию созданную нашу красоту, безобразну бесславну, не имущую вида…»
— А что ты мне можешь предложить? – спрашивала много лет назад горячо любимая Янина.
А за что ты продашься? – спросил бы он теперь, поняв, что большинству девушек нужны только деньги. Разве тогда у него их не было? Нет, ей надо заграницу, надо больше, чем другим.
А от этой не откупишься. Что бы он смог ей предложить? Сердце чисто и дух прав? Где ж его взять…
— Привет, — после отпевания он подошел к ней, хотя долго не решался. Настолько долго, что гроб вынесли без него.
Она вглядывалась в его лицо с полминуты, будто не узнавая.
— А, привет! Извини, не признала…
Поговорили о его погибшем друге. Повздыхали. Поулыбались друг другу сдержанно и учтиво.
— Я и не знал, что ты одна службу правишь.
— У нас мало народу, в будни одна или вдвоем.
— Чудесно выглядишь, принцесса!
— Спасибо.
Вернулся батюшка и возгласил. Она пропела «аминь». Еще молебен!
А ему пора ехать, провожать друга в последний путь…
