1.
Ваня всегда неуютно себя чувствовал в таких магазинах – в прямом смысле, как слон в посудной лавке. Зашел по просьбе жены, за прозаичными вещами для дома. Ходил между рядами с мобильником в руке, сверяясь со списком и кидая в корзину то салфетки, то крем, то отбеливатель. Посуду можно было обойти стороной, но он задержался. Тома это все любила и если бы не здравый смысл, постоянно покупала бы кружки да тарелочки. Ванин взгляд упал на стеклянную, круглую, довольно большую чашку. Стенки плотные, а снизу пупырышки. Ваня снял кружку с кольца и повертел ее в руках. Тома любила прозрачные чашки, говорила, что чай в них особенно красив. Кофе наоборот лучше наливать в непрозрачную посуду, а вот чай…
Ваня бережно поставил в корзину чашку и на кассе попросил ее хоть как-то завернуть. Девушки выдали ему пару ненужных распечаток, и он закатал стеклянную вещицу в бумажный кокон.
— Что это ты? – разбирая мешок с покупками, спросила Тома.
Ваня не сразу понял, о чем она и нехотя оторвался от монитора. Жена держала в руке прозрачную чашку.
— А, тебе купил. Нравится?
— Да, — она повертела кружку так и этак и, улыбаясь, поставила на стол.
— Символично, правда? За годы обросла шипами и уплотнилась. Стала более стойкой к жизненным ударам.
Тома не сразу поняла, о чем он. Смотрела на него с минуту своими теплыми карими глазами и улыбка медленно исчезла с ее лица.
— Неужели ты ту старую помнишь? – наконец проговорила она и засмеялась.
Он кивнул и тоже рассмеялся. Ту самую, с тонкими стенками и круглую настолько, что она часто укатывалась и разбивалась.
***
Ваня прекрасно помнил день, когда встретил Тамару. Они любили рассказывать об этом на семейных торжествах, на годовщинах свадьбы, необремененным семьями друзьям и знакомым, чтобы заразить их личным примером, а заодно еще раз пережить это волнующее и невероятно скоротечное время. Тогда оно не казалось Ване счастливым, а Томе и подавно. И предаваться воспоминаниям они любили не всегда. Притирались друг к другу долго и тяжело. Любовь – это не сердечки на Валентинов день. Ване она скорее представлялась глубоким океаном, безумно красивым на закате и ласковым с плещущимися у берега детишками, но на дне его и чудовища морские, и обломки кораблей, и сокровища, и заржавевшая рухлядь, и скелеты, и Атлантиды. Чуть ветерок подует – вот тебе и шторм. Или вражеская торпеда спровоцирует цунами.
Ваня учился на втором курсе физмата и был мускулист и длинноволос. Девушки на него засматривались, и он себе ни в чем не отказывал, но хотелось чего-то большего, чем кокетливые ужимки и смазливые мордашки. Тамара предоставила ему неслыханный спектр эмоций, то самое море с чудовищами и сокровищами. От последних отделяла бездна.
Сентябрь, пятница, часов пять вечера. Ваня с ленцой рассматривал диски в музыкальном магазине. Впереди выходные и торопиться некуда. Планов на вечер тоже никаких.
— У вас есть Somewhere in time? В дискографии пробел, — спросила зашедшая в магазин девушка.
Продавец покачал головой.
— У меня есть, — отозвался Ваня, смерив девушку быстрым взглядом.
На ней были широкие подвернутые джинсы, толстовка с Куртом Кобейном и бандана с «Арией». Рюкзак-мешок на плече с Kreator’ом, на ногах высоченные «камелоты». Несмотря на слои атрибутики, хорошую фигуру ей спрятать не удалось. Волосы из-под банданы торчали волнистые, рыже-каштановые.
— И что мне с того? – девушка посмотрела него, как дворовый гопник.
Ваня опешил.
— Могу поделиться.
— С незнакомым человеком? А если замылю или поцарапаю?
— А мы познакомимся, тогда я и решу, поделюсь или нет.
Девица хмыкнула – ты, мол, уже все решил.
— Поделись и ты чем-нибудь, коль так волнуешься за мое имущество, — нашелся Ваня, когда они вместе выходили из магазина.
Девушка стала перечислять, что у нее есть. Не услышал Ваня ничего для себя нового и интересного. В те годы тяжелую музыку еще приходилось доставать, искать, переписывать, а носители беречь из-за ограниченности ресурсов.
Они встретились в понедельник в том же магазине, и Ваня принес девице обещанный диск. Она ему – шоколадку.
— Ой, ладно тебе! – скривился он.
— Тебе ладно. На большой перемене проглотишь тока так.
Что ж, весьма вероятно. Телефон девушки он не выпрашивал – сама записала, чтобы ему было спокойнее за диск.
— Долго держать не буду, сграблю и отдам.
— Да не спеши, я уже давно наслушался. Сейчас меня тянет на пожестче.
Она поинтересовалась, на что и слово за слово, он не заметил, как проводил ее до института. Она училась в педе, он – в политехе.
— Наши девчонки к вам ходят за мужским полом, — засмеялась она.
— Нет, институт благородных девиц – это экономический, заочка, — со знанием дела сообщил Ваня.
Когда она ушла, он развернул листок с номером телефона и именем. Тамара. Надо же, такое старомодное имя и такая лихая девица. Тома-Тома или царица Тамар. Он позвонил ей через день, просто поболтать. Мама сказала, что она ушла гулять с подругой.
В другой раз нарвался на папу, который не отличался доброжелательностью. Теперь Ваня его понимает – если бы дочери звонили молодые люди, он бы тоже на них рычал. Впрочем, они звонят ей на мобильный...
— Никак ты меня не поймаешь? – Тома перезвонила ему сама. Он оставил ей номер в коробке с диском. — Спасибо тебе за «Мэйден», прям в тему сейчас. Верну по первому зову, все скопировала.
Ваня хотел было сказать, что не спешит, вернешь, когда наслушаешься, но раздумал. Почему-то ему хотелось ее увидеть, а как еще это сделать? Предложить встретиться погулять… такая языкастая может и послать, а он к этому не привык.
— Как на счет пятницы? Можем прогуляться, если погода будет шептать.
— У меня четыре пары, — протянула Тома, — я обычно гуляю пару остановок от института – хочется голову проветрить. Как ты после четырех?
— Отлично. На том же месте в тот же час?
Погода была пасмурная, но теплая. Тома на сей раз пришла в нормальных джинсах и в джинсовке, которая нынче снова вошла в моду. С мужского плеча – но не будто, а реально. Ее лет тридцать назад носил Томин отец. Потом мама, брат и наконец, дошла она и до Томы. Фамильная реликвия. От влажности Томины волнистые волосы распушились и горели медным ореолом.
Как же здорово было в то время! Едва знакомые люди с общим интересом находили кучу тем для беседы, общались непринужденно и не лезли в телефоны. В студенческие годы никто не был озабочен поиском пары, хотя как раз тогда семьи и создавались.
О музыке с Тамарой можно было говорить бесконечно и Ваня наобещал ей кучу дисков.
— Мой сокурсник считает, что я циклюсь на «Арии», а вокруг много интересного, — сказала девушка, — вот и он меня просвещает. Я не циклюсь, просто очень ее люблю. И мало откуда могла взять что-то еще – в школе таких как я почти не было и мы всем, чем могли, обменялись.
— Что за сокурсник? – спросил Ваня.
— Гитарист. Большая коллекция у него. Вот недавно «Ренессанс» притащил – не пошло. «Система даунов» тоже. В их коробке сначала оказался «Норзер» – так себе. Подсела на «Эванесенс».
Ваня облегченно обругал их попсой, хотя голос Эми Ли его цеплял.
— А ты ж на физмате, да? Не знаешь Вита Царева?
Ваня помотал головой.
— Он, небось, из педа?
— Да. Но мало ли…
Попробовали навести мосты еще, перебрали знакомых, друзей и приятелей и кое-кого нашли среди общих. Затем обсудили, не играет ли кто и где если да. Оказалось, Тома закончила музыкалку по скрипке, но кому она нужна в хэви-метале?
— Да ты с ума сошла, мать! Я тебе притащу такого, что мозги тебе вправит! Скрипка… это ж суперкруто! Никто тебя еще не сграбастал?
— Вот как раз Вит и его команда. Но они играть не умеют. Только тексты пишут и напевают, а музыкальное оформление повиснет на таких, как я.
— Он вокалист?
— Типа того. Неплохо поет и тексты классные. Но что мне с этим делать, не понимаю.
Ваня мысленно вздохнул. Значит, тут не про любовь, а всего лишь про музыку. Сказал, что сам учится играть на гитаре и под три аккорда Цоя может спеть, но всеобщая мания создавать рок-группы, не умея играть, обошла его стороной.
— Однако тебе грех таланты хоронить. Надо играть, раз умеешь. И даже не думай возражать, послушаешь «Сирению», все поймешь.
Через час Ваня проводил Тому на остановку и еще долго смотрел вслед ее автобусу. Позвонил в воскресенье, спросил, когда они встретятся снова.
— Да можем погулять после занятий завтра, — сказала она, — но недолго, надо делать домашку.
Первокурсники прилежно учатся, он и забыл.
— Было бы здорово услышать твою игру, — вручая ей диск «Сирении» и «Тристании», сказал он в понедельник.
— Просто скрипка тебя устроит? Многие ее не переваривают сольно.
— Мало ли кто чего не переваривает. И гроулинг не все любят, и оперный голос. Шаг в сторону расстрел, будто рок закончился на «Хэллоуне» и «Аксепте».
Тем же вечером она позвонила и поблагодарила за диск.
— Я сразу не разглядела, что ко мне приплыло! «Тристанию» слышала на дне рождения Вита и она мой мир перевернула, но то была кассета в ужасном качестве, а у тебя все так шикарно записано! Восторг, благодарю!
Почему-то Ване этот Вит уже не нравился, хотя Тома еще мало о нем говорила, но ясно, что он занимает ее мысли. Правда, сама Тамара поняла это только в декабре, когда перестала встречать Вита в лекториях. С Ваней она с удовольствием общалась, перезванивалась, гуляла, пока не испортилась погода, а потом наступила поздняя осень, лекции сменились семинарами, и Тома еле успевала к ним готовиться.
— Че такая убитая?
— Не знаю.
Ваня предположил, что устает, не высыпается, завалы начались. Тома ничего не опровергла.
— Хочешь, поехали ко мне, чаю попьем и сыграю тебе что-нибудь? – предложила она вдруг.
Ваня тут же согласился. Ехать от ее института минут двадцать, но этот район — терра инкогнита. Осенью там неприглядно – туманные поля, старые пятиэтажки, провода ЛЭП, пустоши, обшарпанные магазины. Зато лес под боком.
— Наверное, еще не так давно он был красив. Могла бы и пригласить погулять.
— Да как-то не подумала. Городские парни неохотно едут в наши места. Гуляем тут с подругой.
— В лесу? Одни?
— Мы тут выросли.
Квартира трехкомнатная, просторная, с блестящим паркетом и очень чистая. Навстречу вышла белая кошка, нашипела на Ваню и спряталась под диван. Больше всего гостя потрясли четыре киловатных колонки и компонентный музыкальный центр.
— Что поставить? – прочитала его мысли Тома.
Он покопался в ее дисках и выбрал «Эванесенс» сокурсника.
— Уже из ушей лезет и тоску нагоняет, — вздохнула Тома.
— Тогда не надо, — Ваня перехватил ее руку, которая потянулась за диском.
Тома так и застыла в полупрофиль, не обернулась к нему, хотя руку он не убирал дольше, чем следовало.
— Что с тобой, а?
— Все нормально, — она взяла первый попавшийся диск и сунула в дисковод. «Рэйдж», альбом незнакомый.
— Пойдем на кухню, чаю там попьем.
В кухне без ущерба пространству помещался большой обеденный стол, мягкий уголок, два холодильника и телевизор. Тогда Ваня и увидел Томину стеклянную чашку. Ему хозяйка налила чай в большую белую кружку, а себе – в эту колбу, как называла ее Томина мама.
— Прикольная посудина, — отметил Ваня.
— Она очень вместительная. Мама подарила на день рождения, потом сама же разбила – укатилась. Это уже вторая.
С тех пор Ваня бывал в Томином доме не так уж редко. Пару раз напоролся на родителей, и они стали привыкать к нему. Ему нравилось пить чай в Томиной комнате, в самом конце квартиры. Там был полосатый длинный диван, письменный стол с оргстеклом, под которым лежали плакаты «Тараканов» и «Наива», «Сплина» и «Бон Джови», серебристое стерео, похожее на летающую тарелку, и стильный комп с черным жк-монитором – в те времена последнее слово техники.
— Когда в универ поступила, папа купил.
Ваня любил гонять эту игрушку, принося Томе ненужные ей программы. Пытался занять ее компьютерными играми, но Тома не поддавалась.
— Лучше время не трать. Подруга у меня сидит играет, а я у себя дома как в гостях.
— А ей ты так сказать не можешь?
— Она меня научила говорить это другим. Ей уже поздно.
Чем больше узнавал Ваня Тамару, тем занятнее она ему казалась. Тусовки ее не интересовали, в гостевых и чатах она не сидела, интернет ей нужен только для учебы или полазить по сайтам любимых групп. Игры тоже не занимали. Однако другая игра прояснила Ване многое. Воистину, чтобы так играть на скрипке, нужно чем-то жертвовать. Не до гостевых и чатов.
— Сколько часов в день ты пилишь? – спросил он ее как-то.
— Сколько получается. Часа два минимум.
Больше всего Ваню потряс «Король дороги» в Томином исполнении. И сама Тома в тот момент – в безразмерной клетчатой рубахе и серых штанах с карманами, со скрипкой на плече и смычком в изящной ручке. Он заметил, что прекрасные волосы ее стали не такими ухоженными, как в сентябре, да и сама она побледнела и осунулась, но это впечатление пропадало, когда она играла. Тогда она сияла и преображалась.
— А это песня Вита, послушай.
Ха, песня Вита! Да этот Вит не сыграет и пары аккордов на гитаре! Это все Томины умелые руки и чуткое ухо.
— Его сестрица пытается играть на гитаре, правда пока там больше понтов, — опуская скрипку с плеча, вздохнула Тома.
Песня Вита звучала не хуже «Короля дороги».
— И как дела в вашей группе? – спросил Ваня не без ехидства.
— Пока никак. Без подруги я к ним не езжу, а без меня никто ничего не играет. Только сестра его под гитару, но сам понимаешь, дико разнообразно.
Ваня поинтересовался, на что они в таком случае рассчитывают, Тома сказала, что все хотят учиться, хотят уломать работающих в культурном секторе мам предоставить базу, но ей самой смешно – что репетировать, пока никто играть не умеет?
— Зато они осваивают программы работы со звуком, а я в них полный ноль.
— И что? Электронику во «фрути лупсе» и я могу настрадать.
Учиться тяжело, нам милее красивая картинка: чувак на сцене с гитарой и толпа поклонниц. Не окровавленные пальцы и гудящую голову он себе представляет и не ежедневный каторжный труд.
— Вит хотя бы каждый день поет по часу.
Она прочитала текст этой его песни, и Ваня признал, что Вит не бездарен.
— Фамарь, Фамарь… тебе нужно большое плаванье, а не мыканье с этими ребятами. Ты ж понимаешь, что при таком раскладе ничего у вас не выйдет? Ты одна все не вывезешь.
Она не спорила с ним, хотя он ожидал. И тогда все стало ясно. Этот Вит долго висел на его ушах и начал порядком раздражать. Ваня безошибочно угадывал дни, когда Тома видела его в институте – она прямо-таки светилась.
В конце декабря Ваня познакомил ее с Ильей – басистом, у которого имелась вполне сыгранная команда.
— Прикинь, скрипачка пропадает! На пару номеров ангажируй, ваша музыка преобразится.
Илья, почитавший хард-рок восьмидесятых, отнесся к идее без энтузиазма, особенно с девушками играть не хотел. Была у него клавишница, которая репетиции прогуливала, а потом и вовсе ушла. Ненадежный народец. Но Тома его потрясла, равно как и ее обиталище: четыре колонки, корабельный колокол в коридоре и папины ножи.
— Да, слушай, это было бы супер.
Тома была, что называется, девушка-атмосфера, и гостям у нее настолько уютно, что не выгонишь. Чай ароматный, музыка любимая, родители зачастую куда-то девались или в ее комнату не лезли. Даже кошка перестала шипеть на Ваню.
Думала Тома до апреля. Ваня знал, что она пару раз виделась с Витом, раз ему сама звонила и выяснила, что он в академе.
— Значит, расслабься, не надо вылавливать его по лекториям.
Тома всколыхнулась:
— Ты думаешь, я за ним бегаю?!
Ваня помотал головой.
— Я вижу, что ты к нему неравнодушна. Он же либо об этом не знает, либо не допирает, либо ему до лампочки.
— Он не знает, — вздохнула Тома, — я надеюсь.
— Влюбленную девушку распознать несложно.
— Мы редко видимся.
Мысленно Ваня продолжил: значит, ему до лампочки. Позволил бы он любимой девушке проводить столько времени с другим парнем!
Ваня сам не сразу понял, как Тома запала ему в душу. Но ведь правда, куда делись все его сборища, друзья, мероприятия? Как вся активная жизнь свелась к этой девушке, к их музыкальным разговорам, прогулкам и домоседству в ее загородной уютной квартире? Как он узнал ее друзей и даже ходил с ними на пару концертов, в том числе «Тараканов», которые никогда ему не нравились?
В апреле Тома пошла на Илюхину базу со скрипкой. Там не было света, играли при свечах и тусклом блеске монитора. Ваня ошивался рядом, чувствуя себя десятым лишним, но одну Тому с этими парнями он бы не оставил. Он знал их крутые нравы и знал, что они могут прибухнуть на репе. Только Илья и Дима преданы делу, остальные весело проводят время.
— Ванек, а ты че, менеджером нашим будешь? – поддел его Андрей.
— Нет, он телохранитель, — раскусил Степан, — девчонку от сперматозавров оберегает.
Парни заржали. Даже Илья и Дима.
Больше Тома к ним не ходила, хотя от ее игры все забалдели и языки прикусили. Ваня был рад ее решению.
— Прости, это действительно не самая интеллигентная публика.
Вит не пил ничего крепче красного вина и к девушкам относился как к небожителям — это Ваня слышал от Томы. И стихи у него прекрасные, а эти не знают, что играть. Один за трэш, другой за дэт, третий за хард-рок восьмидесятых, а четвертый за панк. При желании можно получить интересную смесь, но им все же не хватает наслушености и гибкости.
— Да ладно, не парься, — отмахнулась Тома, — может, мне надо быть попроще… но пока не получается.
— Не надо. Ты прекрасна, как есть.
И я не хочу, чтоб тебя изнасиловали на заблеванном рояле при свечах, — добавил он про себя.
— Эх, Ваня, Ваня, — проговорила она вдруг, но не остановилась на полдороге, не обернулась к нему, не улыбнулась, не обняла, как он уже размечтался. Они пришли на остановку молча, и Ваня посадил Тому в маршрутку.
***
Летом он увидел этого Вита – на дне рождения Томы, куда, конечно же, был приглашен. Отмечали в лесу, было человек пятнадцать. Ваня и не подозревал, что у Томы столько знакомых. Оказалось, больше незнакомых, которых ее друзья набрали по дороге. Кто-то из института, подруги подруг. Вит с сестрой, которую звали Виктория. При ней была гитара, но девушка ее так и не расчехлила. Выглядела она спесиво и на всех смотрела свысока, это бросалось в глаза. Но видимо, братец без нее прийти не мог. Собрались сначала небольшой компанией у Томиного дома, взяли кастрюли и посуду, бутылки и спички и пошли в лес. Потом стали добавляться люди. Томины подруги бегали их встречать на остановку, если кто плутал и звонил на мобильник с просьбой вызволить.
В целом посидели неплохо, пели песни, ели крабовый салат и круглую картошку, но еда быстро закончилась. Выпивкой в этой компании никто не злоупотреблял, как заметил Ваня. Налегали на колу и сок, а если не хватало – бегали в магазин на остановке. В лес не углублялись – дошли до первого бревна. Часов около шести пошли чуть дальше, а кто-то стал расходиться. Ваня хотел остаться до последнего. Пытался даже не отходить от именинницы, но в какой-то момент зазевался и увидел, как они с Витом щебечут. Решительно ничего особенного он не увидел в этом парне – массу бы набрать, вылитый Кощей бессмертный. Волосы волнистые, да, но больше позинг и взгляд – небось, над этим хорошо поработал, на сцену метит. Голос посредственный, местами даже Ваня слышал фальшь в его пении. Как только он затягивал какую-то песню, Тома подхватывала и встраивалась идеально. Ваня видел, что она счастлива просто сидеть рядом с этим типом, а когда он хвалил ее голос и интонирование, она цвела.
Скорее бы он свалил!
Как назло, это произошло поздно вечером. Все уже покормили комаров, кто-то решил остаться в лесу с ночевкой, и Тома, как именинница, думала это дело поддержать, хотя явно от всех устала и после ухода Вита заметно сникла.
— Том, иди домой, мы справимся, — сказала Ира, ее лучшая подруга.
В итоге остались четверо: Ира, Лариса – девушка из клуба фаерщиков, невнятный философ с неразборчивой речью и мулат со сложным именем. Как его в Россию занесло?
Ваня и Тома шли по стремительно темнеющему лесу вдвоем.
— Ты сразу домой поедешь? – спросила вдруг именинница.
— Как скажешь. Могу и сразу.
— Давай кастрюли отопрем и посидим на лавочке или у меня в комнате. Побудь со мной немного.
Ванино сердце ласково зашлось.
— После леса не хочется в электрический свет. Давай на лавочке или погуляем.
Он подождал Тому у подъезда, и потом они пошли гулять по ее окраинам. Летом тут действительно куда лучше, чем поздней осенью и несравнимо лучше, чем в городе.
— Что у вас с музыкой?
— Они все увлеклись фаер-шоу, мечами, огнями, каскадерством и прочей романтикой. Музыку забросили.
— Видать, стерли пальцы, теперь будут набивать шишки.
Она промолчала.
— Чувствую себя не у дел, будто цепляюсь за кого-то и кричу: подождите, я еще и так могу, и играть умею! Никому это не надо, Вань, просто по молодости кидаемся во все, что можно. А это серьезный труд. Но Вит говорит, что они через этих фаерщиков налаживают связи с общественностью…
— Что бы что? Пробить базу и играть незнамо как?
Он тяжело вздохнула.
— Илья и команда не твой вариант, я понял. Особенно когда Степа напился в дрова, и его стошнило на Андрюхин усилок…
Тома тихо ахнула.
— Но есть другие люди. Есть ребята, которые и могут, и хотят, и тебя оценят. Дело в другом, правда?
Он вытянул из нее это признание, хотя не было нужды. Она сохла по Виту уже с ноября, потому и была такая измученная. Действительно выискивала его в коридорах вуза, полдня собиралась с духом, чтобы ему позвонить, но в разговоре жутко тупила и понимала, что ему гораздо интереснее общаться с Ирой. Все такие умные кроме нее! Она привязана к куску дерева со струнами, ничем больше не интересуется, а они религии да мифологии обсуждают, об искусстве спорят.
— Ты классный музыкант, трудяга, они тебя уважают. И он тоже. Просто не любит.
Он знал, что она надеется на взаимность Вита, и он дает ей повод надеяться. Однако Ваня видел другое:
— Том, я понимаю, это больно слышать, но как парень и друг скажу тебе: если девушка нравится, он пересмотрит свои интровертные понты – позвонит, приедет, из-под земли достанет. Не любит он звонить! Ты из его ля-ля шедевр сделала, а он еще и звонить не любит!
Она не перебила, не попросила его замолчать, не разрыдалась, не сказала, что согласна. Так же молча шла рядом с ним. Их длинные тени в свете фонаря тянулись по асфальту.
— Но мне все-таки кажется, что он мне симпатизирует, — промолвила она, наконец, и тут Ваня оказался безоружен. Если он это подтвердит, она точно со своими надеждами не расстанется. Если опровергнет, она его возненавидит или решит, что он из ревности так говорит. Да и опровергнуть он не мог. Вит действительно осыпал ее комплиментами и явно выделял из прочих девушек.
— Он тепло к тебе относится, но я не уверен, что это та симпатия, которой ты хочешь. Быть может, это братская нежность, уважение, даже в чем-то преклонение перед твоим талантом. Такое бывает. Что он сказал о твоей музыке?
Тома казалось, была рада сменить тему:
— Сказал, что она прекрасна и ничего оттуда выкидывать нельзя. Вика напирала, что очень длинно, но он ее заткнул. Может, она ему в уши дует что…
В августе Тома ездила к родственникам в Вязьму, и Ваня поймал себя на жуткой тоске по этой девушке. Замкнутой, ничем не интересующейся, не идеальной красавице, привязанной к дому и семье, к скрипке и тяжелой музыке. Он даже позвонить ей не мог, потому что мобильника у нее не было. Она до третьего курса не позволяла родителям сделать ей такой подарок. Сейчас он думает, почему сам тогда не купил ей телефон? Он летом подрабатывал на стройке разнорабочим, мог себе позволить.
По приезде Тамара попала на день рождения Вита, на который Ваню, разумеется, не звали. Тома не умела тащить кучу друзей и знакомых на чужой праздник. Ваня заметил, с того момента что-то изменилось. Что-то они там обсудили, как-то сблизились, не иначе. Тома необыкновенно похорошела, от нее глаз невозможно отвести. Свои неухоженные волосы она еще в июне подстригла, и теперь они рассыпались по плечам медными колечками. Ее фарфоровая кожа плохо переносила солнце, но все-таки слегка подрумянилась. Веснушек у нее никогда не было, как ни странно. Невыносимо было наблюдать, как она тихо тает от неведомого Ване счастья, ничем с ним не делится, а ему остается только любоваться ею и осознавать, что не он причина ее преображения. Наконец он не выдержал и спросил прямо: как прошла днюха Вита?
— Хорошо. Сидели в лесу.
Он молчал, не торопил.
— У них в клубе какие-то проблемы, я не вникла. Они с Ларисой долго это обсуждали, а я просто рядом бродила. Не знаю, зачем он меня позвал. По настоянию Иры сам позвонил – сначала ей, конечно, мол, она и мне передаст. Но зачем-то она его заставила мне позвонить.
Нет у нее никаких иллюзий, — радостно подумал Ваня.
— Ванек-тюфячок, — позорил его лучший друг, — как можно вытерпеть, когда любимая девушка тебе про другого рассказывает? Ты ей что, психотерапевт?
В том-то и дело, что не рассказывает. А поскольку Вит ее все равно не любит, рано или поздно Тома поймет, что рядом по-настоящему достойный человек.
— Удобный, как старый диван. Нужна тебе будет такая любовь?
Нужна. Любая нужна. Плохая все же лучше, чем никакой. Девушка, которая позволяет себя любить, лучше нелюбимой, бегающей за тобой. Ему невыносимо думать, что для Вита его Фамарь как раз такая.
— А потом?
Тома тяжело вздохнула.
— Пришли домой к ним, посидели, выпили принесенного мной коктейля. Пообщались втроем с Ириной. Потом мы с ней еле домой уехали, в половине двенадцатого.
Так Иван и не понял, почему Тома такая счастливая и цветущая. Потом был еще чей-то день рождения, на котором Вит опять пел с ней песни и хвалил ее музыку, обещал возвращение к их общей мечте о группе и заверил, что поет каждый день часами, ничего не забыл и не забросил. Весь сентябрь Тома летала на крыльях любви, а Ваня изнывал от тоски. Вит вышел из академа, и они стали видеться чаще. Ваня отлавливал Тому, когда мог на большой перемене, уводил из института, таскал в столовку своего корпуса, рискуя быть пойманным деканом или преподавателем. Она озиралась по сторонам и шла за ним крайне неохотно.
— Я тебе мешаю? Хочешь побыть одна? – в минуту раздражения пробурчал он.
— Нет, все нормально, — она не замечала металла в его голосе.
Конечно, не одна она хочет побыть, а с этим типом. Взгляд его томный увидеть, голос распрекрасный услышать.
В октябре Тома открыла Виту свои чувства. Узнал об этом Ваня, когда она несколько дней не выходила на связь, а ее мама говорила в телефон, что Тамары нет дома. Тогда он отловил ее возле института и все выспросил. Тома шла домой после четвертой пары в одной толстовке, куртку несла в руке, хотя было холодно. Взгляд погас, уголки губ до подбородка. Ваня подошел к ней вплотную и окликнул. До остановки плелись вместе.
— А он что?
— Молчит.
Тома написала Виту, как Татьяна Ларина. Лицом к лицу такое сказать не смогла. Вит молчал год, пока однажды Тома не увидела его с другой девушкой на концерте. Они держались за руки, а эта девушка, встретив знакомую, представила Вита, как своего мужа. Неделю Тома лежала в своей комнате лицом к стене.
— Том, ну не любил он тебя никогда, — Ваня навестил ее без предупреждений.
Он все еще был рядом, все еще ждал и надеялся, но ее ожидание и надежду не мог понять и принять. И она взорвалась:
— Да ты просто из ревности так говорил! Может, он бы и сделал шаг навстречу, но ты все время рядом. Да еще с таким видом, будто перегрызешь любого, кто ко мне приблизится. Я не слепая, все понимаю, сколько это будет продолжаться?
Он объяснил ей, чего ждал.
— Дождался? Теперь мне по сценарию упасть в твои объятья? Оставь меня.
Он молча встал и вышел из комнаты, ставшей такой родной за два года. Прихватил кружку, из которой пил чай. Колбы давно перебиты, мама больше не нашла похожих и купила дочери простую прозрачную кружку с толстыми стенками. Ваня поставил эту помутневшую кружку на край кухонного стола и вышел в забытый им мир институтских, рокерских и байкерских тусовок. Хватал телефон почти рефлекторно, желая поделиться с подругой новой музыкой или впечатлением от фильма, статьи, дня, очередного знакомого. Но бросал трубку. Нет, она права. Жилетку никто не уважает, а он ею в какой-то момент стал. Надо взять себя в руки. Так много девушек хороших…
— Может она тебе и нравилась только потому, что по другому парню убивалась, — предположил друг, — а подпустила бы тебя поближе, ты бы сразу интерес потерял.
Кто знает? Сколько ни гадай, а легче и яснее от этого не становится. Живем с тем, что есть, а не со своими домыслами.
Так прошло лето. Ваня раздобыл телефон Иры и позвонил ей, спрашивая о Тамаре.
— Сидит на балконе, книги читает. Мы часто гуляем вечерами по району, хочешь, приезжай. Я удалюсь.
— Нет. Я просто хочу узнать, как она.
— Вроде нормально. Сохнуть по нему всю жизнь она точно не собирается.
Лишний раз убедился, что мы сами себя не знаем. Не врала Тома подруге, искренне уверена была в своем намерении. Не винила Вита, отпустила с миром, но надлом внутри заметила не сразу. Далеко не сразу. Ваня был уверен, что до сих пор, двадцать лет спустя, что-то в ней откликается на него то ли отвращением, то ли обидой, то ли злостью на себя, то ли еще чем неведомым. Он не психиатр и устал пытаться залезть в чужую голову.
Еще год прошел. Ее четвертый курс, его выпускной. На занятия он ходил, как придется, в основном в столовку, потусить с сокурсниками. И решил прокатиться в Томин вуз. У нее уже был мобильник, и Ира дала ему номер, но он выловил ее по старой памяти, поглядев в расписание. Тома стала стричь волосы короче, одета была в широкие брюки с карманами и вельветовую курточку песочного цвета. Никакого рокерского барахла, даже рюкзак на плече серый, без нашивок. Ваня же остался как был – весь в черном, нестриженый красавец-атлет. Тома узнала его, конечно же, и после улыбок-приветствий, обняла. Прямо у расписания, на глазах сокурсников, он прижимал ее к себе и благодарил Бога за свое терпение и за ее прозрение. Хотя, это всего лишь радость встречи со старым другом.
— Ты не сердишься на меня? – спросила Тома, отстранившись.
Он помотал головой.
— А ты на меня?
— За что? Ты во всем прав.
Он хотел сказать: давай забудем все, что было и Вита твоего, ты меня тоже полюбишь. Но язык будто к нёбу присох.
— Я скучал, — Ваня снова обнял ее.
Всю следующую пару они сидели в вузовском дворике и говорили.
— Как ты, отошла?
— Да. Всю прошлую осень за мной хвостом ходила его сестра, хотела играть со мной музыку. Она-де освоила гитару и звукозапись. И меня даже принесло в их квартиру, слушать это все. Там я увидела Вита с его девушкой. Он вел себя так, будто ничего не произошло. Перебесилась, мол? Я же боялась на него глаза поднять. Как школьница. Или шкодница. Вика быстро перегорела, когда я назвала ее игру скрежещущими запилами. Два с половиной часа выдержала, Ирка через сорок минут завяла! Я, дескать, предвзято отношусь к блэку. Разумеется, даже там бывает мелодия и гармония, а у нее об этом никакого понятия. Мой сокурсник – тот самый гитарист, помнишь? Послушал ее запись и сказал, что все нормально, лет через семь путные треки будет писать…
Ваня расхохотался прежде, чем Тома договорила, что не собирается так долго ждать.
Так они снова стали общаться. Через год выяснилось, что Вит женился и размножился. Осенью Ваня признался Томе в любви, и она его не отвергла, хотя он понимал, что боль еще не отгорела в ней, что быть может и любовь еще живет, но раз надежды нет и Тамара свободна – сколько можно рвать душу не только себе? Они больше не обсуждали Вита и его компанию, Ваня ни о чем не спрашивал и Тамара молчала. Он даже не знал, видела ли она Вита в институте, но ходили слухи, что он так и не закончил или брал бесконечные академы. Где-то работал, как-то содержал семью.
Когда Ваня и Тома создали свою, этот призрак прошлого и вовсе перестал его волновать. Что до Томы, он не хотел думать, что каким-то уголком сознания она все еще принадлежит тому другому. Пусть даже никогда ему не принадлежала.
2.
Несколько лет назад началось Томино музыкальное возрождение: она купила собственную скрипку – ту, что была у нее с музыкальной школы, пришлось продать, когда Ваня болел и не мог работать. Долгие годы у Томы не было своего инструмента, и она брала чужие напрокат. Теперь она позволила себе дорогущую скрипку, на которой обнаружила клеймо третьего рейха. В 1945-м выпускать такие перестали.
Затем Тома стала играть с поэтессой-бардом, и они несколько раз украсили собой чьи-то творческие вечера. Вскоре появился и поэт с хангом. И наконец, ее подруга по музыкалке предложила весело провести время.
— А что, Том? Не все ж работа-дом-дети? Надо и для себя что-то делать!
Третий вечер в неделю занят репетицией с пианисткой. Хотелось бы еще в спортзал, да и просто дома побыть.
Юля права, конечно, надо. В молодости казалось, что музыка – стихия ангелов и они причастны к чему-то небесному, а сейчас – да, раскрасить серые будни, не более того.
— Янка с парнями играет в научной библиотеке на день народного единства, представляешь? — сказала Тома Юле на репетиции.
— Круто! Пойдешь?
— Очень хочу, но не знаю, как она к этому отнесется. Молодость, тусовка, сама понимаешь.
Яне всего четырнадцать, а она уже проявила себя как вокалистка и автор песен. Парни играют в две гитары.
— Ой, да. Дети, дети, — Юля повернулась в пианино.
Разглагольствовать некогда – полдевятого им нужно очистить помещение.
— А давай тайком, в темноте сядем в уголок. Может и не увидит?
Тома рассмеялась. Если бы дочь была не такой зоркой и спокойной – можно было бы.
— Ваня тоже хочет пойти. Поддержать семейным подрядом, так сказать. Надо все-таки выяснить, нужна ли ей такая поддержка или только нервировать будет…
С Юлей они за полгода всего две песни сделали и то не так, чтоб от пальцев отлетали. Но тут главное процесс. Ваня очень радовался, что жена вернулась к музыке. Яна, пожалуй, тоже. Удивлена была, в детстве никогда не слышала мамину игру, не видела ее со скрипкой. Сама выбрала классическую гитару, а потом переключилась на вокал. Казалось, даже не проследила, чье это влияние, как она попала в музыкальную школу.
И вот у нее выступление не в рамках этой школы. Не потому что она чья-то дочь или протеже. В главной библиотеке города, на праздник. Подали заявку с парнями, выступили, понравились. Так все просто теперь! Нет, у них грамотный подход, они смолоду знают то, к чему мать подходит только сейчас. Как было бы славно, посмотреть на нее, погордиться, даже всплакнуть. Уже почти девушка, а сколько было всякого… еще до ее рождения. Казалось, так долго они с Ваней его ждали. Думали, шлеп – и дите, а по факту никак не получалось. Сначала даже здорово – нажились для себя, хотя были вчерашними студентами и особо не разгуляешься. А потом – нет и нет. Обследования показали, что оба здоровы. Тома знала такие пары, что по восемь лет жили без детей и безумно печалились по этому поводу, а потом Бог посылал аж троих. Благо, не успели Ваня с Томой отчаяться – всего три года ждали первенца. Свободные друзья крутили пальцем у виска – радуйтесь мол, живите без осложнений. Тома и сама не понимала, почему так хотела стать мамой – в юности не помышляла об этом, не испытывала священного трепета к детям, не умела с ними обращаться. Она была младшей в семье, и понянчиться ей ни с кем не довелось.
И вот уже четырнадцать лет их девочка украшает этот мир. У нее Ванины русые волосы и Томины карие глаза. Почему-то она не унаследовала атлетической конструкции папы и астенической грации мамы, зато в формирующемся теле уже просматривался типаж Кейт Уинслет или Скарлет Йохансон.
— Лапуль, мы с папой хотим на твой концерт, — прямо сказала ей за ужином Тома.
Яна не вздохнула, не закатила глаза. Она была очаровательным подростком, пока беспроблемным.
— Классно, мам! Я думала, вам не интересно.
— Ну и славно, — засмеялся Ваня, — а то мы боялись, что быковать начнешь. Как это неинтересно?
Наверное, дочь судила по себе. Ей-то безразличны мамины квартирники и капустники. Общество престарелых поэтов, которые в реальной жизни юристы и маркетологи, переводчики, экскурсоводы и заведующие в госучреждениях. Зато иллюзий, что можно прокормиться творчеством, у девочки не будет. Томино поколение пыталось и страдало от того, что все-таки пришлось учиться на юристов и маркетологов.
Но родительские игрища – одно, а становление детей – другое.
Ваня, Тома и Юля, как и собирались, пришли с опозданием, сели в последнем ряду уже темного зала и с удовольствием посмотрели выступление первой команды. Ребятам не больше восемнадцати-двадцати. Парни рубили добротный рок, а девушка в облегающем, коротком, черном платье пела. Звучали слажено.
— Вот оно, маленькое черное платье! – сказала шепотом Юля.
— Увы, для нас уже точно маленькое.
Женщины тихо рассмеялись.
— Я тут вижу знакомые лица кроме творческой тусовки, — продолжила Юля в ухо подруги, — вот этот парень со мной работает.
Тома проследила за ее взглядом. И уперлась в Виталия Царева, когда-то известного, как Вит и пытавшегося что-то где-то петь. Он не растолстел и не облысел, но стричься стал настолько коротко, что кудрявиться уже нечему.
— Не поверишь, когда-то я была в него безумно влюблена, — хмыкнула Тамара.
— Да ты что! – Юля встрепенулась, и Ваня шикнул на них.
Эфир заняла череда престарелых поэтов – даже по меркам Томы, Юли и Вани. Один другого потрёпаннее и невнятнее. Особенно запомнились только пародии и попурри. Тома решила, что у нее плохой вкус и примитивный ум.
Вит пришел с женой. Она сильно прибавила в весе, но это Тома и так знала – спасибо социальным сетям. Дурь каждого видна, воистину. Если бы не интернет, она бы и Вита не узнала – настолько он изменился с короткими волосами. Любопытно, что он здесь забыл?
— Он недавно к нам пришел, в целом он мне нравится, — шептала Юля Томе, — не болтун, но свое гнет уверено, знает себе цену. Занятно видеть, как он наших особо надменных инженеров нагибает. Поболтали о том, о сем, он поет под минус на всяких мероприятиях.
Это Тома тоже знала. Три года назад была на его выступлении. Одна. Ване сказала, что пойдет потусить с подругами. Концерт ее не зацепил, партии Вита были весьма скромны – такое чувство, что его еще обучают и дают шанс, но на сцену пускают нехотя, дабы не обидеть. Она встретила там пару знакомых и среди прочих – девушку, которая подвизалась фотографом.
— Пойдем на сцену! – звала она Тому после концерта.
Сцену заполнили родные и друзья, все обнимались с артистами, но Тома не могла себя заставить. Фотографа она и так обнимет, а от других объятий предпочла уклониться. Идя домой морозным вечером, она не могла дать себе отчет: почему до сих, по прошествии почти двадцати лет, не желает встречаться с Витом, хотя у них куча общих знакомых и она, разумеется, знает о его жизни.
Не знала она, что его сын аккомпанирует на гитаре ее дочери. Когда Яна вышла с парнями, в одном из мальчиков Тома уловила столь явное продолжение Вита, что сомнения отпали. В тех же соцсетях она видела фотографии его детей, но Яниных музыкантов в лицо не знала – они играли то в музыкалке, то у кого-то из них дома. И фамилий она не выпытывала.
— Юль, я плохая мать, — шепнула она подруге.
— Единственно возможная. На этом и успокойся.
Яна вышла в красно-черной клетчатой рубашке до колен, в черных колготках и белых кроссовках. В косухе, разумеется. И так небольшого роста, казалась совсем крохой. Увы, вкус матери она тоже не унаследовала, хотя и артистичная натура. Парни сидели с гитарами, Яна свободно перемещалась по сцене, уверено общаясь с публикой, рассказывала истории перед каждой песней. Ваня цвел и улыбался, глядя на дочь. Тома же то и дело пуляла взгляды в сторону Вита и мысленно настраивала себя на то, что выйти к детям все-таки придется, никуда теперь не денешься. Так она и не поняла, почему избегала встречи с ним, почему ей до сих пор некомфортно было бы смотреть ему в глаза и вести себя так, как и положено вести себя со старым приятелем, с которым в далекие восемнадцать лет пели песни в лесу и пытались что-то вместе создавать. Почему она даже с его заносчивой сестрицей общается вполне мило, на дне ее рождения как-то коньяк пила?
— А где же Вит? – тогда Тома уже настроила себя на встречу с ним, а его не оказалось.
— Он назвал моего мужа мудилой, — просто ответила Вика.
Продолжения не последовало, но Томе стало грустно, что такие в прошлом близкие брат и сестра разругались.
Поздравлять ребят не пришлось: после выступления Яны и мальчиков тут же занял сцену следующий поэт, а ребята разбрелись к своим семьям.
— Доча, это было круто! – Ваня обнял Яну и передал жене, а та – Юле.
— Спасибо, ребят! – Яна так и светилась. В тот момент Тома поймала себя на мысли, что видит, какой она станет женщиной. Вероятно даже, влюбленной женщиной – что от сценической эйфории глаза горят, что от присутствия рядом любимого мужчины. Наверное в такую Тому и влюбился когда-то Ваня. Она же до сих пор питается его любовью, и не может насытиться. В неслучившейся однозначно не было бы и десятой доли таких питательных веществ.
— Юль, я ведь понимаю, что мы не пара, я с этим внутренне согласилась уже тогда и вместе нас даже не представляла, — говорила Тома подруге на следующей репетиции, — это не ревность, не зависть, не обида, не люблю я его больше. Почему вот Ира, подруга юности моей, со всеми парнями, которые были в нее влюблены, теперь мирно пьет пивко и классно общается, а я так не могу?
— Так то они были в нее влюблены! – засмеялась Юля. – Быть может, он бы с тобой тоже нормально общался.
Нет, он если с Томой пересекался, а такое лет десять назад случилось, общался с ней через кого-то, напрямую не обращался даже сидя в одной комнате. Разумеется, он особенный человек в ее жизни, первая любовь не забывается, все понятно. Как же Тома благодарна судьбе и одной мудрой женщине, что не позволила этой любви стать единственной!
Эта женщина – ее родная тетя, поверенная всех Томиных сердечных тайн. Замужем она не была, детей не родила, в племянниках не растворилась, но в какой-то момент с Томой они сблизились. Тома ведь не оплакала свою невзаимную любовь – она была уверена, что отношения Вита с этой девушкой долго не продлятся. Очень уж она для него приземленная и простая. Это все временно, конечно. Но время шло, а их отношения становились все серьезнее. Тома не видела Вита годами, но он все равно занимал ее мысли и ее сердце. В какой-то момент она решила, что брак, семья, дети – не для нее.
— Если с ним не получилось, никто мне на фиг не нужен!
— Знаешь, чего мне иногда жаль, — сказала ей тогда тетя, — смотрю я на свое такое еще, знаешь ли, моложавое тело. Вполне себе упругое и подтянутое, многим на зависть в мои-то годы…
Это правда. Тетушка была стройна, высока и статна, при этом не обременяла себя диетами и физнагрузками. Были здоровые привычки, если не считать курения. В пятьдесят никто не дал бы ей больше тридцати пяти.
— …а ведь оно даже никому не доставило удовольствия, никого не выносило и не выкормило. И что с него толку? Это тело могло быть чьим угодно — хоть кошкиным, хоть мужским, какая разница? Мое женское естество оказалось не у дел, оно себя не оправдало, не нашло применения. Говорят, лучше никак, чем плохо. Я выбрала никак и то иногда жалела. А у тебя есть выбор получше. Теплое отзывчивое сердце прямо рядом с тобой.
Тогда Тома и посмотрела в Ванину сторону. Тогда и не отвергла его любовь. Теткина жизнь до поры казалась ей завидной – сама по себе, никто не указ, куда хочу, туда и поеду. Своя квартира в центре города в творческом беспорядке. Вечная тонкая сигарета в таких же тонких пальцах. Вся такая богемная, уж никак не назовешь ее «старой девой». У нее много друзей и увлечений, а оказывается, она чувствовала себя невыразимо одинокой.
На ее похоронах пять лет назад Тома сказала мужу:
— Это крестная мама нашей семьи. Не телом так душой она нас выносила и выкормила.
Как ее не хватало сейчас, с ее мудрыми изречениями, едкими замечаниями, искрометным юмором! Да, не всякому мужчине было бы с ней комфортно, но уж точно не было бы скучно. Как жалко теперь, что проводила с ней мало времени – особенно тогда, в восемнадцать-двадцать лет! Надо было у ног сидеть и каждое слово ловить.
— Раньше я ни в чем его не винила, — сказала она Юле, когда они сыграли одну песню, — потом все-таки решила, что мог он мне в лицо сказать: извини, нет.
— Конечно, такая подвешенность с ума свести может! Ты ждала его ответа год?
Тома кивнула.
— Потом я стала винить себя за профуканную юность. За то, что он так повлиял на меня, что мне все стало безразлично. Как заметила его сестрица той осенью, когда склоняла меня к музыке: ты производишь впечатление человека, который всем сердцем тянулся к этому миру, а мир его так переколбасил, что у него руки опустились. Я ей тогда не сказала, как ты права! Это твой братец меня переколбасил! я ненавидела себя за это.
— А как же Ваня?
— Не смотрела я на него тогда, как на парня. Друг и все. А он, оказывается, любил меня все это время. Слава Богу, до меня дошло! И то благодаря тете.
— Так может, себя ты уже за все простила и стала винить его… — она жестом остановила встречную реплику подруги, — послушай! Не в том, что не любил он. Насильно мил не будешь, да. А в том, что отравил тебе те прекрасные годы, в которые ты могла быть еще счастливее. Сейчас ведь ты по ним скучаешь? И по тете, и по старой квартире, и по молодым родителям, и по беззаботным студенческим годам. Но тогда они тебе казались несчастливыми из-за этой любви, из-за зависимости от этого человека, которого ты сделала смыслом жизни. Может, за это ты на него злишься и видеть не хочешь? Сыграй-ка мне музыку, что на его песню сочиняла!
Тома не успела задуматься над словами подруги. Да, она застряла в юности, даже физически будто не менялась. Ей впору те же вещи и по стилю ее устраивают. С волосами она никогда ничего не делала – не выпрямляла, не отращивала, не красила. Слушала ту же музыку, фильмы новые смотрела неохотно – предпочитала пересмотреть старое, любимое. Теперь, когда взрослела дочь, она еще болезненнее ухватилась за эту благодатную пору, словно хотела припасть к чужой молодости, как к живительному источнику, еще раз пережить ее, но уже по-умному, иначе. И дочери донести, чтобы наслаждалась каждым днем, а не превращала себя в бурчащую на мир старуху.
Музыку для Вита Тома вспомнила без труда и сыграла без ошибок. Это лучшее, что она сочиняла.
— Отправь ему и закрой эту дверь, — Юля победно выключила диктофон, — пусть делает с этим, что хочет.
— Только не вздумай ему отправлять! – была ее первая реакция.
— А почему это? – Юля обворожительно улыбнулась. – Хочешь, перепишем? Хотя вряд ли – играла ты классно и акустика тут что надо.
Действительно, почему? – подумала Тамара. Он знает, что мы с Юлей подруги и вместе играем. Пусть будет у него эта запись. Может, и он когда молодость вспомнит.
— Тебя отпустит, точно тебе говорю.
— Ой, Юль, знаешь через сколько таких отпусканий я уже прошла? Я больше в это не верю. Вот женился – все ясно окончательно. Вот сын родился – ну точно я свободна. Я замуж вышла – все, выбрось из головы. Надо ребенка родить, чтоб голову не забивать… может, потому и хотела? Словно быть с Ваней вдвоем мне было стыдно. Он все время ощущает эту мою недолюбовь. Или материнскую любовь, которую я подмешивала в свои чувства. Потом родила – там, понятно, вообще ни до чего, гормоны шкалят. А было такое, что я и влюбилась – ближе к тридцатнику. Чуть не развелась, чуть мужу не изменила, но это между нами.
Юля кивнула понимающе, хотя в глазах сверкнуло удивление.
— В ту пору даже не вспоминала ни о каком Вите – разве что, как все было просто в юности: ответит это чудо взаимностью или нет – вот и все заботы у тебя с любовью. А тут – муж, ребенок, какого хрена меня штырит на чужого мужика? Вожделение, как оказалось, не больше. Сейчас даже не понимаю, что я там нашла. И вот опять всплывает этот призрак прошлого. Ты права, наверное, я застряла. Что-то я там не дожила, недополучила, недокайфовала от своей юности. Многого боялась, многое себе запрещала. Даже из тусовки удалилась – самое общение в те годы, такого больше не бывает. Большими компаниями, ненавязчиво, никуда не торопясь, хоть с ночевками в лесу. Не понимала, какая я счастливая, что у меня такая тетка, что родители здоровые, что мы так крепко и безопасно живем, что Ваня рядом, что с Ирой такие отношения, которых уже через пять лет не стало. Все мне мало, хочу назад! Я понимаю, что и будущее есть, все хорошо – Ваня со мной, дочь прекрасная, может еще и не предел.
Дверь открылась, и в проеме появилось лицо охранника.
— Девочки, время!
— Идем, идем! – Юля подскочила. Ей только одеться, а Томе еще скрипку паковать.
Когда они отошли на некоторое расстояние от ДК, Юля произнесла:
— Ну вот и разобрались! Полегчало?
— Пока не знаю, — засмеялась Тома, — а музыку ему и правда скинь.
Тома обняла подругу и села в подъехавший автобус. Надо еще зайти в магазин за ароматным чаем, чтоб было что пить из подаренной Ваней стеклянной чашки. С толстыми стенками и пупырышками, но такой же круглой, как были у нее двадцать лет назад. Эта уже не укатится, устойчивая стала и не хрупкая — так легко не разобьется.
