Иногда хочется сесть и написать что-то — выразить призрачные чувства, собрать разбредающиеся мысли. Особенно часто это желание появляется осенью или в преддверии. Сейчас конец августа, но сильно похолодало, зачастили дожди. Трава еще зеленая, но сумерки года не всегда ассоциируются с золотом. Это неуловимый отзвук в душе, едва ощутимый запах, сладкая грусть…
На градуснике было плюс восемь, когда я проснулся. За окном неуклюже провисало стальное небо, глухо свистел ветер.
Она пришла в полдень – солнечная, золотая.
— Я так замерзла! Хорошо, идти минут десять, если бы жила дальше – околела бы!
Любовью к осени я обязан ей. Лето она воспринимала как отвлекающий маневр природы, обманчивую беззаботность и устрашающую неготовность к серьезному. Она ждала похолодания, чтобы вновь облачиться в удобную одежду. Летом она чувствовала себя некомфортно – слишком голо и открыто. Солнце жгло ей глаза, и жара не давала вздохнуть полной грудью.
Мое паршивое настроение постепенно таяло от ее улыбки. И правда – глупо и даже оскорбительно зависеть от погоды.
— Я принесла булочек, попьем чаю?
Мучение! Счастье и боль. Невыносимо быть родным и привычным, как старый диван, но в то же время не иметь никакого касательства к ее жизни, не понимать ее мира, не ведать, по каким законам он живет. Поэтому она любит говорить с воображаемыми друзьями. Со мной иначе: я реальный, теплый и несовершенный. Я перебивал и спорил, боялся и мечтал. Мечтал и снова боялся.
Она может подолгу стоять у зеркала, разглядывая свое лицо, которое считала некрасивым. Неужели непонятно, что ты — самая прекрасная, самая необыкновенная девушка из всех, кого я знаю? И ни одна не влияла на меня так, как ты.
Мы пьем чай в тишине. Она смотрит в окно и задумчиво улыбается.
— Я так устала в последнее время, — наконец промолвила она, закрыв глаза и подперев голову рукой.
Храмовые послушания и работа. Гёрл-босс и тургеневская барышня. А у меня – вечный поиск и нестабильный доход.
Мы говорим о чем-то невнятном, о разных пустяках, наполняющих наши дни. Это ли бремена друг друга? Любить непросто. Сомнение, страдание и страх. И подвиг. Только нужен ли он, если укоряю тебя?
— Пора мне.
Она встает и поправляет покрывало на диване.
— Кажется, это твоя любимая фраза.
— Предлагаешь заменить? «Я ухожу», например? Или уйти, ничего не говоря?
— Просто не уходи.
Я для тебя — лишь уютное пристанище, когда некуда пойти в дождливый день или не хочется домой. Я — перевалочный пункт на пути. Пока не найдется кто-то старше и умнее, кого ты полюбишь. Как мы абстрагируемся от счастья! Тем, что называем «вкус», закрываем глаза на то хорошее, что есть в реальном человеке, сличаем его с придуманным идеалом...
* * *
Мы — друзья детства. Учились в школе искусств: она играла на альте, я пытался рисовать. Она слышала этот мир, а я видел. Она читала мне стихи, а я определял их цвета. Она играла музыку, а я рисовал картинку. Она не понимала, как можно свести пятиминутную песню к одному образу, ведь в ее представлении – целый фильм, на худой конец – клип.
Ей свойственно путать сны и реальность, а грань между «вижу» и «показалось» слишком тонка. Она никогда не врет, но часто умалчивает. Долго думает, прежде чем сказать и мучается невысказанными мыслями. Я же нередко жалею о сказанном или сделанном. Я общителен, хотя она – мой единственный друг. Я балагур, но о себе говорю только с ней.
Когда я осознал, что люблю ее? Лет десять назад. Как? Когда влюбилась она. Хоть и старалась не пускать никого в душу, но перемен трудно было не заметить. К тому же, она исподволь просила совета, пыталась понять, как устроен мужской мозг и что в нашем понимании хорошо, а что – не очень. Тогда я и догадался. Видел ее страдания, и мучился больше, чем она. А еще стало обидно, что я не получил и каплю той любви, хотя тот, кому она досталась, не выдержал. Ее любовь – тяжелая ноша. Такая девушка – редкий бриллиант, и он предпочел нечто более земное.
Восемь лет я жил спокойно. Потом возник повод понервничать, но скорее надуманный: Руди был виртуальным, и ничего у них получиться не могло. Это было милое, ни к чему не обязывающее чувство, отягощенное разницей культурного кода, горячими дискуссиями на религиозные темы и мелкими конфликтами. По-моему, он женился и пишет изредка – поздравляет с днем рождения.
Она тоже знала о моих «любовях». Правда, ни одну из этих девушек я по-настоящему не любил. Зато себя любить позволял, и они верили, что со временем вызовут во мне ответное чувство. Я не возражал – по сути этого ждал и я. От другой. Когда-нибудь она все поймет и оценит, а пока я просто буду рядом – это же так много в наше время! Когда-нибудь она перестанет гоняться за миражами и поймет, что синица в руке дороже поднебесных журавлей.
Терпение моих зазноб иссякало раньше, чем ответное чувство порывалось возникнуть. А порывалось, не скрою. Знать, что любим и кому-то необходим – ни с чем не сравнимо. Сначала кажется, жалость. Потом – привычка. И вот-вот наклюнется стержневое понимание… но она вымученно вздыхает, встает и уходит. А если бы еще чуть-чуть подождать, все могло сложиться. Нет, я не получаю удовольствия, изгаляясь над чужими чувствами. Мне самому интересно понять себя.
— Ты как Франк Рибери, — говорил мой приятель, футбольный фанат, – он обойдет семерых на поле, но вместо того, чтобы пробить, решит обойти и восьмого.
* * *
— Пап, в чем дело? Ты звонишь третий раз за вечер. Я же сказала, где я и с кем.
Она говорит ровным голосом, хотя допивает уже третий стакан вермута. Вертит в руке еще наполовину полный, брякает кубиками льда.
— У вас все в порядке? Да, не волнуйся… — отключает телефон, — говорит, у меня душа не на месте, как ты там?
— Ну и признайся: хреново!
— Ага, твоя девочка выросла, пап…
Еще глоток, еще смешинка.
— За эти годы к твоей дочке впервые отнеслись не как к умнице-разумнице, а как к секс-кукле «Масяня»!
Еще неясно, что ему моглось-хотелось,
А ты не рада, что так просто отвертелась…
Пела Ксения Федулова в колонках.
Она сидит за старым пианино, покручиваясь на стуле. Она сильно изменилась, влюбившись в очередного проходимца – то ли хотела ему понравиться, то ли почувствовала себя раскованнее, то ли просто устала от себя прежней. Похорошела, сама довольна. Никто не даст ей больше восемнадцати.
— Можешь объяснить толком, что случилось? – я налил себе еще, но пить не стал: боялся пропустить хоть слово из ее рассказа.
— Эрл развелся с женой. Звал отметить. Я сказала, что кроме дружбы ничего ему предложить не могу… а он пишет: тогда и незачем встречаться. Общаться ему со мной не о чем – только задирать и подкалывать. Проповедовать, что церковный хор – не самое интересное в жизни. Спросила, что же самое. Ответил – не знаю.
— Надо было сказать: дружок, если у самого не получается жить, как хотелось бы, нечего других поучать, — я опрокинул в желудок содержимое бокала.
Я ожидал фразы: «и что я в нем нашла?» Но ее не прозвучало. Поставив на пианино стакан, моя дорогая стала раскачиваться на стуле.
— Конечно, церковный хор – не так увлекательно, как бабы, тачки и бракоразводные процессы! И те же отношения в перспективе – до бесконечности. Мне не больно, что он обо мне так думает. Больно видеть его истинное лицо… без иллюзий.
Хотелось ввернуть: ты ожидала, что он влюбится без памяти, пересмотрит жизнь, поймет, что корень все бед в греховных привычках, и когда уверишься, что он на правильном пути, вы обвенчаетесь и будете жить долго и счастливо с шестью детьми? Нет, моя радость, я не стану тебя добивать. Наверняка ты обо всем подумала, о чем и не следует. Но впустила в жизнь не того, и если бы ни вера – скатилась бы по наклонной, как со многими происходит. Они настроены на серьезные отношения, но не с теми людьми. Их не ценят, а они так болезненно это переживают, что замерзают в своей боли и потом уже все равно как и с кем строить будущее.
Так произошло с твоим гребаным лордом.
* * *
Я знал эту историю от нее. Сбивчиво и пространно. Так и поведаю.
С Мишей они познакомились в конце апреля, субботним вечером, в торговом центре. Как и при каких обстоятельствах – не уточняла. В последнее время с ней знакомятся в маршрутках, на остановках, в лифтах… то ли весна, то ли она, как редкий цветок, становится краше с годами.
Миша позвонил на следующий день, добавил в друзья в соцсети. Он, оказывается, каскадер, а она видела в интернете Сергея Кудрявцева – легенду местного мото-движения, Лешу Махаона – организатора мероприятий, и Эрла знает лично. Познакомились на переговорах несколько лет назад, но с тех пор не общались. Она и не знала о его экстремальных увлечениях.
Они с Мишей видятся все чаще. Он знакомит ее с друзьями, среди которых встречается и Эрл. Оказалось, они по-прежнему работают в смежных сферах.
— Странно, что не пересеклись раньше, была сотня возможностей…
С тех пор возможности стали сыпаться одна за другой: заседания, банкеты, конференции. После делового ужина Эрл предложил покататься – ничего личного, она же Мишина девушка! Привез ее к себе. Они пили чай и смотрели его фотографии. Домой вернулась на такси. Миша звонил весь вечер, но она не слышала, забыв сумку с телефоном в машине Эрла.
— Потрясающий человек! Я бы убил.
— Миша классный, с ним легко и надежно, — она вздохнула.
Однако он стал только ниточкой между ней и Эрлом. Она призналась, что происходит нечто странное, фатальное, что ее влечет к нему неудержимо и мучительно, но на таком фундаменте ничего путного не построишь. Да и его отношения к ней неясны.
— Миша чуть ли не жениться на мне хочет, а я совсем запуталась…
— Если нужно выбирать, то не надо выбирать, — буркнул я.
Разумеется, я никак не повлиял на ее решение, и мне не хотелось думать, что она руководствовалась этой дурацкой фразой. Но случилось, как случилось.
Миша понимает, с ней творится что-то неладное и между ней и Эрлом что-то происходит. Он знает Эрла гораздо лучше и объективнее, понимает, что это не тот человек, с которым стоит связываться девушке вроде нее. Но и роль спасательного круга показалась Мише унизительной.
* * *
Снова август. В остывающем воздухе запах смерти и сна. Ноги мерзнут на бетонном полу, а сердце щемит не от предвкушения осени, а, от того, что мысли любимой заняты другим. И этот другой оказался очередным плоским персонажем, не более. Я чувствовал, что так и произойдет, но поделиться с нею этой догадкой не находил в себе сил. Время все по местам расставит, только ждать долго. Десять лет ждал – куда спешить?
Она будто смотрит фильм о себе глазами этого другого. Жизни пересеклись на мгновение, а судьбы не срослись. Превратив себя в персонаж, она словно показывает ему, кого он потерял. Она считает это болезнью, от которой никак не избавится, не может даже дать ей определение.
— Как же получилось, что Эрл предложил тебе то, что предложил? – полюбопытствовал я.
Она снова сидит за пианино и покручивается на стуле туда-сюда. В колонках играет какой-то дойч-индастриал.
— Узнав, что мы расстались с Мишей, стал чаще писать, звонить, куда-то звать. И я не удержалась – сходила с ним пару раз в кафешку, погуляли по городу… не вздыхай так, я все понимаю! Он любит жену, до сих пор переживает разрыв и никому не верит. Но в развлечениях себе не отказывает.
Ясно. Легче сделать из себя чурку, чем отдирать с души коросту и шагнуть навстречу новому. Все изменить, начать с себя… для этого нужна смелость.
— В сжатую руку не вложить подарка.
Она тяжело вздохнула.
— Ты как всегда прав. Я никто в его жизни. Очередной Малыш, дабы не путаться в именах. Ты, наверное, страшно разочарован во мне…
Я не ведал, что в ее жизни от меня, какие мои тайны она хранит. Да и какие у меня тайны! Я просто не могу говорить с другими так, как с ней. Я давно понял, что люди предпочитают разговоры ни о чем. Этим искусством я владел в совершенстве. А она, как никто умела слушать. И теперь я ощутил всю тяжесть этого таланта, и сколько боли он может принести!
Пару секунд я молчал, качая головой.
— Я и не очаровывался. Я просто люблю тебя. И я знал, что ты победишь. Я всегда в тебя верил…
